– Я не пытаюсь оправдываться, – с несчастным видом продолжала я. – Я знаю, вы мне этого не простите. И так уже то, что произошло между нами… но сейчас, Рауль, я хочу, чтобы вы поняли… Я только не знаю, как объяснить…
– Вы ничего не должны объяснять. Я понимаю.
– Вряд ли. Видите ли, мне прямо сказали, что вы участвуете в этом деле с вашими… вместе с другими. Бернар сказал Берте. Он сказал ей, что это вы стреляли тогда в лесу. Думаю, Бернар понимал, что раз он зашел так далеко, лучше ему не сознаваться. И он мог подумать, что вы были бы не против убийства, осознав, какие преимущества даст вам смерть мальчика. Я не поверила, хотя она заявила мне об этом очень уверенно. Не могла поверить. Но когда я узнала их замыслы, все стало так ясно… я хочу сказать, ясно относительно их; и у меня не было никаких доказательств, что вы ни в чем не замешаны. Никаких… кроме моего убеждения в этом.
Я остановилась, напрягая глаза, чтобы различить выражение его лица. Казалось, он сейчас очень далеко от меня.
– Можете не верить, Рауль, но я была на вашей стороне. С самого начала. Мне очень многое пришлось пережить с того вечера. Казалось, все сговорились обвинять вас, и я чуть не сошла с ума от горя и… и сомнений, не могла верить даже себе… Я не буду напоминать об этих часах, вы и так пережили достаточно и, наверное, хотите порвать со всем этим… со мной, но я должна была все рассказать вам перед тем, как вы уедете. Я просто не могла рисковать, Рауль; ты ведь можешь меня понять? Скажи, что можешь!
– Вы были готовы рискнуть… однажды, – его голос звучал почти бесстрастно.
– Я – да. Но ведь был еще Филипп. Я не могла рисковать жизнью Филиппа. Я не смела. Он был на моем попечении, это был мой долг… – Слова звучали претенциозно и довольно глупо. – Я… у него не было никого, кроме меня. И потом, я не могла себе позволить думать о том…
– О чем же?
– О том, что у меня нет никого, кроме вас.
Снова молчание. Он стоял очень тихо. Туман ли виноват, или это было в действительности, но он казался очень далеким – одинокая фигура на фоне темного пространства, освещенного фарами, словно театральным прожектором. Мне вдруг пришло в голову, что таким я буду вспоминать его всегда: человек, отдалившийся от других, даже от собственной семьи, одинокая фигура в темноте. Кажется, тогда я в первый раз взглянула на него другими глазами, увидела в истинном свете… Не воплощение моей романтической мечты, не волшебный принц, не демоническая натура и не тигр, образ, льстивший моему глупому девичьему воображению… Просто Рауль, который когда-то был одиноким мальчуганом в доме, «не очень-то подходившем для детей», по его собственному выражению, угрюмый подросток, выросший в тени отца, охваченного манией величия, молодой человек, ожесточенно боровшийся за то, чтобы сохранить от разорения свою часть наследства… может быть, своевольный, может быть, слишком жесткий, не идущий по проторенной дороге… но всегда одинокий. Ослепленная собственным одиночеством и опасностью, я не заметила, что он, в сущности, очень похож на меня.