– Милая! Это нельзя пить! Здесь уже никакие очистительные сооружения не работают! – Женщина оттягивает ее от крана. – Валлахи! Даже воды не давал? Что за чудовище!
– Не знаю, не помню…
– Каждый вечер я готовила для тебя ужин, который он вносил в закрытую комнату.
– Не помню, ела ли я что-нибудь. Не имею понятия, какое средство он мне дал и насколько оно было сильным. У меня все еще кружится голова, я чувствую слабость во всем теле. Мне кажется, я была в сознании, но не до конца. Так, словно стояла за окном и наблюдала, что со мной происходит, – объясняет Дарья, прищуривая глаза и морщась, потому что лучи солнца, пробивающиеся сквозь жалюзи в окне, беспокоят ее.
Мунира выходит из ванной и за дверью заливается слезами, но тут же берет себя в руки – вытирает опухшее лицо, забирает одежду Аиды из рук мужа, который держит ее, как самую ценную реликвию, и вручает своей новой дочери.
– Мы должны держаться вместе, – сообщает она уверенным голосом. – Мы не сдадимся, дорогая, – утешает она.
– Да, так и будет. Моя мама и сестра и не из таких затруднительных положений выходили. Теперь моя очередь доказать, что во мне та же кровь. Я тоже сильная и крепкая, тоже не сдамся…
Последние слова Дарья произносит уже слабым голосом, потому что не выдерживает более давления и стресса. Под конец она тихо плачет.
– Моя Марыся ему яйца оторвала бы! – добавляет она, когда успокаивается.
Женщины сидят в ванной целый час. Пожилая помогает молодой привести себя в порядок, моет ей волосы, потом долго расчесывает. Дарья, как будто в ней прорвало плотину, рассказывает подруге по несчастью о перипетиях судьбы и своей семье.
В какой-то момент Мунира восклицает:
– Мириам бен Ладен? Я познакомилась с ней в «Икее» в Эр-Рияде! Но я была тогда с ней невежлива и сухо обошлась, – сожалеет она. – Я так боялась за мою маленькую Аиду. Считала, что она слишком молода, чтобы крутить романы, а о встречах с парнем не могло быть и речи. Ведь это Саудовская Аравия!
Женщина хватается за голову:
– Если бы я тогда иначе поступила, если бы мы приняли этого юношу… – Видно, что ее гложут сомнения. – Если бы да кабы!
– Не вините себя, матушка. Вы хотели для дочери как лучше, – утешает ее Дарья. – Как каждая мать.
– Не верю, что он ее изнасиловал. Не может быть! Я читала его имейлы и стихи, которые он ей писал, – улыбается она грустно. – Может, это и нехорошо, что мы совали нос в ее личные дела, но ей было только шестнадцать. Мы смеялись с Ибрагимом над их романтизмом, и я даже упрекала его, что он никогда мне таких вещей не говорил.