Прочитал я рукопись о Жукове, занявшую более ста страниц. Прочел и увидел, как много в ней примечательного и интересного, как много важного рассказал Георгий Константинович Симонову, к которому он относился с большой симпатией и уважением. Рассказ может и должен получиться, я в этом не сомневался. И вот новое письмо, совсем меня огорчившее:
"Дорогой Давид, до получения твоего письма я колебался только в одном: продолжать ли мне эту работу именно сейчас или отложить ее на некоторое время в связи с тем, что, очевидно, она - при нынешнем отношении к истории скорей всего все равно будет лежать в ящике письменного стола.
Получив твое письмо, окончательно решил не откладывать и закончить. Наверное, еще будет листа три, и более интересных, чем первый лист. Работу эту я сделаю. 7-го уеду в Сухуми работать и, видимо, в ближайший месяц сделаю.
Но не надо тешить себя иллюзиями. Такого рода работа - а никакую другую мне делать неинтересно, да и просто не смогу - при нынешнем, подчеркиваю при нынешнем, отношении к истории - света не увидит.
Как только все закончу, я пришлю тебе. Мне будет очень интересно твое мнение.
Если бы вдруг случилось чудо и у нас образумятся, то тогда другое дело; такая вещь, конечно, могла бы быть напечатана. Но надежд на такое изменение нравов у меня что-то мало.
Что же касается моих колебаний, ты должен понять их. Я дал тебе слово написать. Я люблю тебя и хотел бы выполнить слово. Я люблю и уважаю Жукова и рад был бы написать о нем. Но пойми мои чувства - человека, у которого лежит полтора года без движения рукопись, которую он считает лучшей из всего, что он написал (речь идет о дневниках за первые сто суток войны, которые затем стали началом "Разных дней войны". - Д. О.). Как трудно такому человеку сидеть и писать еще одну вещь, которая, по его весьма основательным предчувствиям, ляжет и тоже будет лежать рядом с предыдущей.
Вот единственная причина моих колебаний. Не по существу, а во времени когда это писать. Но как я тебе уже сказал, я писать все-таки буду. Характера, по-видимому, должно хватить".
Симонов затем привел в порядок свои записи, опубликовал первую главу "Халхингольские страницы", а все остальное по причинам, о которых говорилось, положил до лучших времен в стол.
Июль 1979 года мы провели вместе с Симоновым в Гурзуфе. Не раз у нас возникали разговоры о Жукове и о симоновской рукописи. Планов расширить свои "Заметки к биографии Г. К. Жукова" он не оставлял, надеялся, что в конце концов превратит их в книгу.
Это было меньше чем за месяц до смерти Симонова...