— Но Её Величество просила нас... — попыталась сказать графиня.
— Её Величество остаётся здесь, — отрубил муж, и в голосе прорвалась сдерживаемая боль, — а нас выставляют прочь! Ты что, хочешь стать наседкой для выблядка Его Величества?
Фирона помолчала. Она ещё не видела ребёнка — его должен был передать доверенный человек короля на границе Ласурии и Крея. Но, даже не видя, жалела. Бедный маленький комочек, не нужный никому из тех, кто был виновен в его появлении на свет! Он-то чем провинился перед Пресветлой, что с самого рождения его жизнь несправедлива?
— Это ребёнок, — тихо произнесла она. — Мы с тобой были такими же много лет назад. Бессловесными, смешными, капризными... Просто ребёнок!
С мгновение Атрон смотрел на неё с изумлением, а потом ударил по щеке. Не сильно. Не до крови. Этого ещё не было. Но так, чтобы Фирона поняла — наказана.
— Не смей сравнивать меня, потомка рю Вороннов, с сыном какой-то шлюхи и самого известного кобеля Ласурии! Никогда! Иди в постель!
— Что? — прошептала графиня, прижимая пальцами саднящую кожу.
— Раздевайся и ложись! Будем делать нашего сына!
...Герцогиня застонала и заметалась на простынях, сбивая их. Задремавшая Ируна встрепенулась, обняла её, успокаивая. Напоила из ложечки горячим питьём и вновь забормотала колыбельную...
...Фирона проснулась от детского плача.
Вчера пересекли Крейскую границу и остановились на ночёвку на бедном постоялом дворе, где понятия не имели о ванных комнатах и магических светильниках. Яго положили в соседней комнате, чтобы не мешал.
Графиня скинула с себя тяжёлую руку мужа и поспешила на звук.
В комнате было темно. Оставленная на столе свеча потухла, порождая сумрак, пугающую шевелящуюся темноту по углам. Маленький Ягорай стоял в кроватке, держась за её край, и тихо плакал, глядя огромными глазами в темноту, будто скулил щенок, отшвырнутый грубым сапогом в лужу.
Этот страх, этот плач, это одиночество в глазах графине были знакомы не понаслышке. Вся её жизнь в одночасье превратилась в страх, плач и... одиночество.
Бросившись к мальчишке, она схватила его на руки, поразившись тяжести упитанного тельца — аппетит у Яго всегда был хорошим. Прижала к себе, покрывая поцелуями чёрные густые волосёнки, пахнувшие чем-то сладким, лёгким и сонным, таким, что заходилась от нежности душа. Зашептала сбивчиво:
— Тихо-тихо, мой хороший, тихо-тихо! Всё хорошо, я рядом! Тш-ш-ш...
От тепла, от движения — Фирона ходила по комнате — от её ласкового голоса Яго быстро успокоился и скоро засопел — серьёзно засопел, основательно. Уже тогда он всё делал вдумчиво, её мальчик.