Профессор Петерсон любит работать в архиве вечерами, такими же теплыми, как сегодня. Он любит распахивать настежь окна и любоваться внутренними двориками вокруг Лувра.
Он потягивает херес, обмакивая сперва губы.
Его взгляд привлекают медленно бредущие люди.
Сам он ходит с тросточкой и плохо слышит.
Джордж живет все там же – на Сицилии.
У него двое маленьких детишек.
Он говорит, что, несмотря на трудности, у них все получилось.
Итальянский стал их родным, и они оба говорят с сильным сицилийским акцентом.
Когда Генри навещает Джорджа зимой, детишки вешаются ему на шею и не слезают. Мать кричит, чтобы они прекратили, но все только смеются.
Дом испещрен вмятинами и царапинами от колесиков ее коляски. У двери сидят бездомные кошки – ждут подачки. Там все так же жарко, и в кухнях все так же что-то стряпают.
Коллеги Генри по музею уже уехали из Парижа – подались на лето домой, кто в Бургундию, кто в Долину Луары. Скоро и Генри подъедет к ним – его ждут затянувшиеся обеды, нежные ароматы вин, теплые стремительные речушки, долгие ночные сны под тяжелыми простынями, погружения в сон под сенью деревьев, дневные купания, веселое общение с друзьями.
Под ногами Генри скрипят камни. В пакете у него лежат йогурт в глиняном горшочке, апельсин, яблоко и бутылка воды. Тонкие ручки полиэтиленового пакета больно врезаются в пальцы. Ему нравится ощущать, как при ходьбе пакет мерно покачивается, – точно маятник, отмеряющий время его перехода через открытые музейные площади, откуда каменные стражи, врезавшиеся в вышину стен, взирают незрячими глазами на туристов со сверкающими серебряными вспышками фотоаппаратами.
Вот молодая парочка, сбросив рюкзаки, пускает круги по черной воде фонтана. А вот бродяга болтает сам с собой о чем-то важном.
Генри идет неспешно. Его волосы тронуты сединой, и ему нравится пропустить стаканчик вина перед сном.
Иногда он прогуливается вдоль Сены и, вспоминая своего сицилийского друга, опускает монетку в любую протянутую руку.
Иногда он думает о ней, о них. О том, что было.
Он думает обо всем этом – иногда.
Только он никогда не останавливается.
Не останавливается и не озирается по сторонам.
Он идет и идет.
И с каждым шагом все явственнее чувствует бремя их жизни.
Его восхищает красота всякого пустяка – горячего кофе, ветра, врывающегося в распахнутое окно, дробь дождя, проезжающего мимо велосипеда, заснеженная пустошь в зимний день.
Неспешно прогуливаясь этой ярчайшей из ночей, Генри Блисс минует высокие окна, за которыми мелькает внутреннее убранство музея: рукав наполеоновской униформы, написанной маслом, беломраморное плечо, львиная голова, вышитая на гобелене.