– Но раз уж он такой ценный, значит, он принадлежит всем?
Профессор Петерсон взял у него кремень и положил на стол.
– Присядьте, прошу вас, – обратился он к отцу Генри.
– Я просил бы вас заглянуть ко мне через несколько лет, когда этот молодой человек станет постарше, – я смог бы помочь ему с образованием, если он по-прежнему будет интересоваться археологией.
– Я обязательно приду, – вмешался Генри.
– Это очень любезно с вашей стороны, профессор, – сказал отец Генри.
– Дело тут не в любезности, – отрезал профессор Петерсон. – Мне нужны такие, как ты, Генри. Преданные делу.
Отец Генри задумчиво посмотрел в сторону. Его жена была дома – сидела на ковре в спальне, которую они превратили в кладовую. Когда они вернутся, ее уже не будет: она уйдет бродить по полю за домом.
Он поджарит яичницу и хлебцев. А Генри будет смотреть. Они вместе поедят, сидя перед телевизором, по которому будут показывать «Флаг отплытия»…[28]
Профессор Петерсон положил кусок кремня рядом со старинной пепельницей. Потом достал из жилетного кармана ключ и открыл стеклянный шкаф за столом. Тот был полон разных штуковин самых причудливых форм. Профессор бережно извлек оттуда окаменелое яйцо динозавра и повернулся.
– Вот, – сказал он, протягивая Генри яйцо. – Его подарил мне отец, когда мне было столько же лет, сколько тебе. Теперь оно твое.
В течение следующих двенадцати лет на каждое Рождество в маленький одноквартирный домик в Уэльсе, где Генри провел свое детство, приходила посылка с новенькими книгами и журналами по археологии.
Прошло года три – и Генри понял: то, что он откопал в тот вечер в саду, было не что иное, как осколок кремня в форме головки топора.
Он написал об этом профессору Петерсону, находившемуся тогда на Ближнем Востоке. А через месяц Генри получил откуда-то издалека открытку, написанную незнакомым почерком:
На возвышающейся над Афинами горе над кухонным столом под слепящим солнцем склонились две фигуры.
– Любопытно, – заметил профессор Петерсон, передавая Генри лупу. – У меня странное чувство, что эта штуковина лидийская.
– Не похоже.
Профессор говорил о диске размером с тарелку.
В то утро Генри совсем не думал о работе. Он скреб землю старенькими английскими стоматологическими инструментами, но извлекал из-под нее одни лишь вопросы, и только о Ребекке. Часов в одиннадцать Генри вымыл руки над раковиной, качая воду ножным насосом. Из палатки вышел профессор.
– Давай-ка заберем этот диск с собой в колледж, прямо сейчас, – предложил он. – Без Джуземме это наша единственная возможность.