Доля замолчала.
— Всё, всё. Сейчас пластырем — и всё. Вот и молодец…
Тут медсестричка озадачилась, почему «клиентка» молчит, не поднимая головы? И вдруг спина Доли начинает вздрагивать, Доля глухо стонет и начинает горько и глубоко рыдать.
Девушка попыталась взглянуть ей в лицо, но Доля, обняв голени, завыла неудержимо, отдавая всю силу душевной боли земле. Косынка свалилась к ногам. Окровавленная кофточка шевелится от ветра.
Медсестричка налила рыженькой микстуры и поднесла к лицу Доли. Та поняла, что отвлекает от дела людей, и, отстранив лекарство, встряхнула косынку и наладилась покрыть голову.
— Вот дадите ей выпить, — попросила медсестра. — Все хорошо. Ничего нет страшного, миленькая!
Доля перестала плакать, лицо окаменело, и она, завязывая косынку, ответила, как выдохнула:
— Ничего нема страшного… Все хорошо.
Затарахтел мотоцикл. Бабы постояли немного, потом одна из них показала всем кулак. Дескать, не трогайте пока ее. Это Тайка Угрюмова. Она по неизвестным причинам единственная допущена к сердцу Доли.
Сфотографировались мы в станице, и попала эта фотография в разные публикации о моем творчестве. Я каждый раз смотрю на нее и вспоминаю причину, по которой Доли не оказалось на этом снимке, и вспоминаю тетку, которая подсела к ней и тихо сказала:
— Не плачь, казачка. Кому нам плакать… Вставай. Бери серп — и айда на рядки.
Беззвучно бухнула старая пушка, выбросила в небо облако, и оно осело на деревню пеленою весны.
Средняя полоса, гордость России. Солнышко греет, все вокруг старается угодить ему: цветет, благоухает, слепит красотой.
Кувыркается в лучах солнца ручей, пронзает деревню.
Недалеко от дома мосток, сидит здесь на табуретке огромный старый дед. Он добротно одет во все темное; валенки большие, галоши большие, плечи широкие, отработавшие как следует руки праздно лежат на коленях.
Дед не гнется в спине, лицо с полузакрытыми глазами ловит теплый ветер — с достоинством занят уходом в мир иной.
Не допускает к своей персоне никакого соучастия.
В щели мостка, у ног его, видна игра чистых лучей ручья; водяные пауки не поддаются течению воды — как будто и нет ее: снуют себе геометрическими линиями туда-сюда, туда-сюда.
Дед — достопримечательность деревни. Сидит, сидит — не умирается ему никак. Уж и от общения с людьми отключился. Все пустое. Все — лицемерие… Что ж, пусть сидит.
Мы поплелись неторопливо к костюмерной. Куда ж еще! На каждом биваке сама собой появляется притягательная точка ежедневной сходки киноэкспедиции. Чаще всего это костюмерная.
Изба разделена на две неравные части. В одной костюмы висят да стол посредине, клеенкой покрытый, с табуретками вокруг. Во второй, за занавесочкой, — «бытовка»: две кровати, зеркальце, электроплита. Экономят деньжата: квартирные берут к суточным, да плюс как сторожам накидывают…