— Не-е, спасибо. Так полезнее.
А какая уж там «польза»! Два шажка пройдет, остановится. Еще два шажка — и снова остановка. Дышит шумно и хрипло. В один день он успевает обойти один хутор. От прохладненького компота или простокваши не отказывается. Пациенту велит лечь на траву. Сам сядет рядом и осматривает: помнет живот, постучит пальцами по позвоночнику. Пацан норовит выскользнуть: «Стоп! Ты куда?!» Хвать за ногу…
— Ты в реке долго сидел, курносый. Знаешь, что у тебя скоро верба из попки вырастет? — Пацан замирает. — Вот тебе утром и вечером по одной таблетке.
— Горькая? — гундосит пациент.
— А как же? Еще какая!
— У-у-у…
— А премию хочешь?
— Хочу! — бойко встает пацан.
— А… Это заслужить надо. Сначала таблетку, а потом вкусное лекарство.
Доктор достает из широких штанин бутылочку гематогена и наливает несколько капель в золотую стопочку размером с наперсток.
Насчет меня он тоже справлялся:
— Ну как тут моя Нунча? — Не заходя во двор, улыбается мне в окно. — Поди ко мне, любимая Нунченька, угощу гематогенчиком. Так уж и быть…
— Да я уж здоровая детина, маленьким отдайте.
— Пока не выпьешь, не уйду.
Я смеюсь и с готовностью открываю рот — вкусно.
— Геронтий Александрович, а почему вы меня называете Нунчей?
— Принесу тебе книжечку Максима Горького. Вырастешь и прочтешь.
…Лошадь убила Колю-Портартура. Она дремала стоя, а Коля подошел сзади с ведром, чтоб ее попоить. С хвоста-то нельзя подходить. Лошадь, испугавшись, ударила задним копытом Колю по голове. Народ собрался. Геронтий Александрович сел возле убитого, сжав кулак возле рта. Принесли рогожи, и он бережно прикрыл пострадавшего.
Жаль было на него смотреть и когда умница одна мучилась, мучилась от болей в ногах, да и послушалась народную докторицу: «Собери побольше пиявок и подпусти к больным местам». Та обрадовалась и подпустила их несчетное количество. Лежала в сарае и блаженно уходила от болей, а также от жизни…
— Боже мой, — дрожащим голосом произнес Геронтий Александрович. — Я догадывался, я говорил с ней…
На похороны пошел тогда впервые, до этого не ходил никогда, может оттого, что свою вину чувствовал.
Я все думаю и думаю о родном хуторе, о дорогих мне людях… Скольких уж нет… Ненароком и Геронтий Александрович скончается — похуже он стал, послабее. Недаром на кладбище пошел…
Может, вернуться мне домой? Может, все к черту — и эту Москву, и искусство? Я с ними хочу быть! Мне без них плохо!
Саман — глину, смешанную с соломой, — сначала месят ногами, потом — для получения кирпича — орудуют кареткой. Это прямоугольная рама, сделанная плотником по заказу. У кого большая, у кого поменьше. В раму эту натаптывают месиво, затем осторожно выталкивают на траву, чтобы подсохло. Получается саманный кирпич, и испокон веку хата называется саманной. Заботливо хозяева обхаживают такую хатку. Часто белят, голубую каемочку наводят. Цветы рисуют, петушков. Она невысокая, и за нею можно ухаживать, как за малым дитем. Под окнами сажают цветы: панычи, чернобривчаки, граммофоны, рожу — мальву по-научному…