был продиктован не столько своекорыстным страхом перед нараставшим натиском угнетенных классов, открыто стремившихся к революционному преображению мира, сколько трагическим предвидением того, какой непомерной ценой будет куплено всемирно-историческое обновление, к каким преступным средствам самообороны прибегнут властители обреченного миропорядка. Истребительные войны, массовые казни, лживые посулы — всё будет признано «дозволенным», лишь бы продлить свое пребывание на исторической сцене, отстоять — хотя бы только на краткий срок — свое «священное право» на беспощадную эксплуатацию большей части человечества.
О, но хотеть, о, не уметь уйти!
[3]Но как бы ни были благородны помыслы лучших представителей искусства декаданса и по-своему зорки их тревожные предвидения, подняться до трезвого познания окружавшей их действительности и тех исторических сил, которым предстояло сокрушить твердыню капитализма, они не сумели. Для этого надо было покончить с «невнятицей» декадентского мышления…
Позднее — много лет спустя по написании «Будденброков» — Томас Манн о себе отозвался как о писателе, «вышедшем из декаданса», но вместе с тем возымевшем решимость «освободиться и отречься» от декадентства. «Более зоркие умы найдут во всех моих работах следы такого устремления, попыток и доброй воли».
Следы этого устремления (в то годы еще подсознательного) явственно проступают уже в «Будденброках». Томас Манн и в первом своем романе не «декадент», а зоркий летописец определенного периода в истории немецкого бюргерства, трезвый аналитик причин, породивших этот период — «эпоху под знаком конца», говоря на языке того времени. Именно для того, чтобы разобраться в объективных предпосылках (биологического и социально-исторического порядка), Томас Манн и сделался летописцем. Это познавательное значение «беспристрастно-летописного стиля», которым написаны «Будденброки», было угадано уже одним из первых рецензентов романа, — правда, им был Райнер Марна Рильке.
Если бы причины, обусловившие падение и гибель «династии Будденброков», были понятны молодому романисту, он не стал бы так пытливо вчитываться в семейную хронику ничем, по сути, не примечательного рода любекских оптовых торговцев пшеницей, рожью и овсом. Ни одна из этих причин, отдельно взятая, не обладала столь уж очевидно разрушительной силой. Досадные убытки, почти неизбежные в большом торговом деле, уравновешивались немалыми прибылями. Но с некоторых пор капитал старинной фирмы «Иоганн Будденброк» хоть и не убывал, однако прирост его был ничтожен — в пугающем несоответствии со стремительно преумножавшимся богатством господ Хагенштремов и им подобных разбогатевших «выскочек».