— Типичный современный родитель, — вздохнул Кен. — Желает завернуть свое дитя в вату.
— Лучше держать в вате, чем в гробу, — буркнул я.
— Папа, — тихо проговорил Пэт, и я посмотрел на него. Большим пальцем перчатки он откинул назад волосы, которые уже подросли. — Я этого хочу, хорошо?
Но в нем не было жестокости. Злобы. Ярости. Желания причинить боль — в нем этого всего просто не было. Вот одна из причин, почему я его любил.
— Хорошо, — ответил я.
— Двойной удар, — велел Кен, и Пэт дважды ткнул в наладонник, на этот раз чуть сильнее. — Снова двойной удар. Вот так.
Кен дважды выбросил вперед левую руку, и скорость, с которой он это сделал, ошеломила меня. Словно он ловил мух.
— Все падают после двойного удара, — сказал он. — Бац-бац, прямо в морду. Теперь отдыхай.
Когда мы ехали домой, я рассказал Пэту про Элизабет Монтгомери. Я должен был рассказать ему. Хотя, может, и нет. Но она все равно сказала бы ему. Или сделала бы так, чтобы он обо всем узнал.
— Я видел твою подругу, — сказал я, не отрывая взгляда от дороги, хотя почувствовал, что он резко повернул ко мне голову. — Видел Элизабет Монтгомери.
Он смотрел и ждал. Думал, может быть, все будет не так уж плохо.
— Она была не одна, — продолжил я.
Удар.
— Парень из колледжа? — едва слышным голосом спросил он. — Тот, с машиной?
— Другой. Постарше. Почти такой же старый, как я.
Когда-то это был знак для его ответной реплики. «Но, папа, старше тебя никого нет». Но не сегодня. Сегодня он промолчал.
— Прости, — сказал я. — Знаешь, в мире столько восхитительных женщин, Пэт. Я понимаю…
— Я не хочу об этом говорить, — откликнулся он. — Ладно?
Я кивнул, не отводя взгляда от дороги:
— Ладно, малыш.
— И перестань называть меня малышом, — потребовал он.
Когда я взглянул на него, он с каким-то удивлением рассматривал свои руки и трогал кончиками пальцев суставы, на которых продолжали кровоточить свежие ссадины.
В самом начале мы спали по-другому.
До женитьбы, до появления Джони — в начале наших десяти лет — мы заворачивались друг в друга, и нам было очень удобно. Лицом к лицу. Коленями к коленям. Ртом ко рту. И так далее. Мы были идеально подогнаны друг к другу. В те первые ночи я просыпался оттого, что меня обвивали ее руки и ноги, и это было самое лучшее на свете.
Но со временем — когда свадебные фотографии стали покрываться пылью, когда появился ребенок и ночью приходилось то и дело вставать, а сон внезапно сделался самой большой драгоценностью — мы оба обнаружили, что засыпаем лучше, прижавшись друг к другу спинами.
Все еще касаясь друг друга — всегда касаясь друг друга — от пяток до нежных крыльев ее лопаток. И ласкали друг друга по-иному — поглаживали друг друга перед сном, словно говоря то, о чем не скажешь словами.