Я увидел, что Синг Рана смотрит на меня. Пора было ехать.
Уильям Флай с трудом оторвал глаза от кукри и со слепой ненавистью взглянул на меня.
— Что это? — спросил он. — Папочкино войско?
— Именно, — ответил я.
Мы повели его к моей машине. Я открыл багажник и жестом велел Уильяму Флаю лезть внутрь.
— Ты просто хочешь напугать меня, чтобы я обгадился, мудак, — проговорил он, и я увидел, что он озирается и думает о том, чтобы сбежать.
Но теперь я вплотную подошел к нему, я дышал ему в лицо, мое сердце колотилось, и я думал о том, что нас, наверное, всех посадят в тюрьму.
— Неужели похоже, что я шучу? — спросил я. — Неужели похоже, что я просто хочу посмеяться?
Он еще раз взглянул на кукри и полез в багажник. Я все оттуда вытащил, но там все равно было довольно тесно.
— Мой папа подаст на вас в суд, — пригрозил Уильям Флай, свернувшись калачиком, словно шестифутовый младенец в утробе. — У меня есть права человека, придурки.
Почему-то при этих словах мне стало гораздо легче. У гроза судебного иска, упоминание о правах человека — это был мир, в котором жил этот выродок. Где все, что ты творишь с другими, прощается тебе, расценивается как веселая шутка, а если то же самое делают с тобой, вспоминаешь о правах человека. Я изо всех сил грохнул крышкой багажника, закрывая его.
— Это недалеко, — сказал я.
В этот момент Синг Рана медленно покачнулся перед моими глазами, и я подхватил его, когда он осел, опершись на машину.
— Просто надо присесть, — проговорил он, часто дыша. — И все пройдет.
Я усадил его на пассажирское сиденье, оставив дверь открытой, чтобы он дышал свежим воздухом. Он сунул кукри в потертые кожаные ножны и спрятал под нейлоновой курткой. Мы слышали металлический звон, доносившийся из багажника, похожий на шум работающей стиральной машины, куда положили джинсы, забыв вытащить из кармана монетки.
Синг Рана поднял свое гладкое лицо и стал рассматривать автостоянку у супермаркета, словно это была одна из самых красивых достопримечательностей Лондона.
Он достал из кармана куртки небольшой пакетик, завернутый в бумагу. Еще до того, как он его развернул, я почуял аромат алу-чоп. Пахло имбирем и луком. Он протянул мне острые картофельные котлеты, и я взял одну.
— В конце войны у нас был выбор, — заговорил он. — Команды гурков могли присоединиться к индийской армии, к пакистанской или остаться с британцами.
Он выбрал котлету и отщипнул маленький кусочек.
— Мы остались с британцами, и они отправили нас в Малайю. Там активизировались повстанцы.
Он пожевал и проглотил, прежде чем продолжить. У него были безупречные манеры.