Уильям Флай, тоже покачиваясь, двигался в мою сторону. В руке у него запищал ключ от машины.
У него была классная машина. Ее фары приветственно замигали оранжевым светом. Он привалился к ней, пытаясь решить, блевануть сейчас или потом, когда приедет домой. Когда он поднял глаза, я стоял перед ним.
Не узнал. Глазом не моргнул. Как быстро они забывают. И в его глазках засветилась злоба.
— Чего пялишься, педик? — невнятно пробормотал он, поворачиваясь ко мне.
Он был гораздо пьянее, чем казался.
— Что он вам сделал? — спросил я.
Я говорил очень тихо. Из бара вывалилась компания девушек. Они стали переходить дорогу, и я не хотел привлекать их внимание. Но он ничего не понимал.
— Мой сын, ты, грязный подонок, — пояснил я.
Он покосился на меня. Потом засмеялся, искренне развеселившись.
— А, — сказал он. — Болячкин папочка. Ну конечно.
Он приблизил ко мне лицо, так быстро, что я, отшатнувшись, чуть не упал. Из его пасти разило пивом «Ред булл» и водкой.
— И? — спросил он.
В первый момент я испугался. Но я должен был знать.
— Почему Пэт? — спросил я.
Когда я произнес его имя вслух, что-то неуловимо изменилось. Показалось, что юнец передо мной слегка увял. Он сделал шаг назад и хихикнул.
— Так, для смеха, — сказал Уильям Флай, поглядывая на меня, словно я тоже мог оценить, как это смешно.
Я покачал головой и вздохнул.
— Я так и знал, что ты это скажешь, — проговорил я. — «Так, для смеха, ага?» Эдакое современное «Я просто выполняю приказы». Жалкое дерьмо-переросток.
Наконец я ему осточертел.
— Ну и что ты собираешься сделать, старичок? — поинтересовался этот уродливый подонок. — Задашь мне хорошую взбучку?
Он повел плечами, разминая их. Думаю, он собирался врезать мне разок и отправиться домой. Только раз — прямой удар правой в подбородок и, может быть, пинок по голове, когда я упаду. Потом домой, поглядывая в зеркала, ведя машину с такой осторожностью, как это могут только пьяные водители.
— Не я, — ответил я. — Мой сын.
Мгновение он смотрел на меня. Потом разразился хохотом и не мог остановиться до тех пор, пока из тени не выступил Синг Рана с клинком наперевес.
Уильям Флай и я уставились на нож. Он был впечатляющим на вид. Кривое лезвие кукри — ножа турков — лоснилось и изгибалось в лунном свете. Я вдруг осознал, что затаил дыхание. Долгое время никто не издавал ни звука, лишь из бара доносился отдаленный грохот музыки, а потом послышалось журчание — Уильям Флай наделал прямо в джинсы «Дизель».
— У него сабля, — сказал Уильям Флай.
— Это кукри, тупая макака, — ответил я. — Это лучше, чем сабля.