Поэтому мне не оставалось ничего другого, как последовать за Кеном внутрь. Его квартира казалась слишком крошечной для последнего жизненного пристанища. На стене висел плакат в рамке — блондинка на белом пляже. «Австралия, — гласила подпись. — Чего ты ждешь?»
На каминной полке стояли фотографии. Черно-белое фото — моряк и его невеста. Еще одно черно-белое фото — боксер, позирующий на камеру, пытающийся сдержать улыбку. Молодой Кен Гримвуд, левая рука сжата в кулак и выброшена вперед, искрящиеся глаза, живот похож на стиральную доску. И потускневшая фотография — трое улыбающихся детей, шестидесятые годы. Два мальчика и девочка, ухмыляются на пороге трейлера.
— Хорошо оказаться дома, — прокашлял Кен. — Присаживайтесь, а я поставлю чайник.
Я опустился на оранжевую софу из какого-то синтетического материала, модного в пятидесятые, а теперь — источника пожароопасности. На журнальном столике лежал экземпляр «Рейсинг пост». Казалось, что софа засасывает меня в свое полиэстеровое сердце.
Раздался телефонный звонок. Кен чем-то гремел на кухне размером с гроб, готовя чай. Телефон продолжал звонить. Я снял трубку.
— Папа?
Женский голос. Дочь из Брайтона. Трейси.
— Я его привез, — сказал я.
Она захотела узнать, кто я такой. Я представился. Никаких извинений за то, что не перезвонила. Никакой благодарности за то, что Волшебное Такси Гарри доставило Кена домой из больницы.
— Он в порядке? — спросила она.
Я посмотрел на телефон.
— Он умирает, — ответил я.
Кен вернулся в комнату с двумя чашками чая на подносе. Отчаянно дымила самокрутка, зажатая у него в губах.
— Я знаю, что он умирает, — резко ответила она, словно я был идиоткой горничной. — Я имею в виду, помимо этого.
— Помимо того, что он умирает? О, помимо этого все в полном порядке.
Я услышал раздражение в голосе женщины:
— Он ведь больше не курит? — Затем ее голос дрогнул. — О, несносный старик.
Кен улыбнулся мне и наклонился, чтобы поставить чай на журнальный столик. Выпрямившись — это заняло некоторое время, — он взял у меня трубку. Я слышал голос его дочери. Сам он говорил немного:
— Да… нет… собственно говоря, да… вообще-то нет.
Он подмигнул мне и глубоко затянулся. Я отвернулся. Я уже решил, что она мне не нравится.
Но она была права.
Он — несносный старик.
— Она хочет вам что-то сказать. — Кен протянул мне трубку.
Истеричный голос дочери зазвенел у меня в ухе.
— Не могу поверить, что вы разрешаете ему курить, — выпалила она. — Вы с ума сошли?
И она бросила трубку. Кен посмеивался.
— Я был женат на ее матери почти пятьдесят лет, — сказал он. — А она со своим ничтожным мерзавцем, за которого вышла замуж, не протянула и сорока пяти минут. Но они успели родить пару ребятишек. И она еще будет учить меня жить!