— Спасибо за то, что подвез, — сказал он, и я вышел вместе с ним из машины.
Мы стояли лицом друг к другу, а вокруг мелькали синие пиджаки. Я знал, что мне нельзя обнять его. Я был не настолько глуп. Но я так его любил.
— Я горжусь тобой, малыш, — сказал я. — Ты это сделал.
Он пожал плечами, волосы упали на глаза. Он с усмешкой отбросил их назад.
— Всего одна игра, — ответил он. — Тренер просматривает и других.
Мимо проскочили несколько взрослых парней. Один из них толкнул Пэта плечом и пнул его в бок. Мой мальчик был высоким, но сильный ветер мог его унести.
— Эй, — окликнул взрослый парень, и я увидел, что это Уильям Флай.
В половине девятого утра на его лице уже пробивалась легкая щетина.
— Смотри, куда прешься, Болячка, — сказал он.
Болячка? Они его так называют? Потому что он болел? Ему дали такое прозвище? Я пристально смотрел на Уильяма Флая, понимая, что не должен ничего говорить. Другой парень — это был Прыщавый — захихикал, словно Флай был гениальным комиком. Теперь я видел, что взрослым из них был только один. Только Уильям Флай. Прыщавый был из тех подонков-недоростков, которых считают взрослыми за компанию.
Я составил мнение об Уильяме Флае. За исключением нелепых размеров и синеватой щетины, в нем не было ничего выдающегося. В каждой школе страны имеется подобный тип. Такие ошиваются возле магазинов, на детских площадках, в парках. Везде есть свой Уильям Флай.
Мы смотрели, как они уходят. Прошло, наверное, секунд десять. Но мне казалось, что мир перевернулся. Пэт, не глядя на меня, отряхнул пиджак. Моя ярость не имела границ. Я злился даже на него.
— Не давай себя в обиду, — сказал я. — Разве ты не можешь?
Он покачал головой.
— Не давать себя в обиду? — переспросил он и засмеялся, но его смех теперь звучал совсем по-другому.
— Да, — сказал я. — Когда они называют тебя кличкой. Когда пинают. Давай им отпор.
Пэт поднял рюкзак и закинул его на плечо.
— И что ты советуешь делать? — спросил он. — Драться с ними?
Я сделал шаг к нему навстречу. Я не хотел скандала. Ребята поглядывали в нашу сторону. Но мне было наплевать. Оказалось, что мне на это наплевать больше всего на свете.
— Просто не давай себя в обиду, — ответил я.
— Но я не крутой парень, — сказал мой сын, и тут прозвенел звонок. — Это дедушка. Это Клинт Иствуд. Наверное, даже ты. Но это не я, и я никогда им не стану.
Он направился прочь. Я смотрел, как он идет. Я все еще стоял, когда заметил, что мой мальчик изо всех сил борется со слезами. Злясь на меня, злясь на весь этот треклятый мир. Но в первую очередь злясь на слезы.