На глаза навернулись слёзы. Она отвернулась, чтобы он не увидел их.
— Разве ты не пожелаешь мне удачи? — спросил Арин.
— Пожелаю. Я желаю тебе удачи.
Но он, казалось, был не уверен в этом.
— Если я не увижу тебя на рассвете, то это будет означать — ты хочешь, чтобы я уехал.
— Я буду там, — ответила она. — Обещаю.
Глава 18
Кестрел не спалось. Она бродила по спящему дому, смотрела на медные тазы, поблескивающие в темноте кухни, словно вереница подвешенных лун. Её поступь была не громче постукивания мышиных лапок о ступеньки. Она нашла библиотеку, вспомнила, как касалась корешков книг, когда жила здесь в прошлой жизни. Кестрел вновь дотронулась до них. Она вспоминала и трогала книги, трогала и вспоминала. Её пианино представляло собой самую большую тень в комнате. Арин перевёз его сюда из отеческого дома. Это было до тюрьмы, до императорского дворца. Он просил её остаться и разделить с ним жизнь. Она ушла от него, ушла в гавань, к украденной рыбацкой лодке. В бушующее море. К императору. Сделав выбор.
Столица: чопорное кружево, сахар, снег. Густая кровь, ободранные пальцы. Белые костяшки суставов.
Выбирай, велел император, когда она оказалась впервые перед ним и увидела, как он холоден и хитер. Она выбрала брак с его сыном. Её отец безмерно гордился дочерью.
Воспоминания мурашками рассыпались по её коже.
Через посеребренное окно Кестрел увидела гавань. Залив был залит светом. Ей не было холодно, но она всё равно потерла ладонями обнаженные плечи, привычка, оставшаяся с того времени, когда она все время мёрзла. Но поняв, что она делает, Кестрел остановилась. И вновь задумалась: почему у тела и разума так различаются воспоминания, которые порой вступают друг с другом в противоречия.
Ей не было холодно, и всё же она ощущала холод. В её сердце притаилась глыба льда.
Кестрел не знала, что ответит Арину на рассвете. Предложенный им выбор стал таким большим, что она не могла ясно понять — остаться или ехать. Она видела сам выбор и только.
Выбор её страшил. Она и так за него уже слишком дорого заплатила.
Кестрел посмотрела на гавань и вспомнила, как стояла там прошлой зимой, как её дыхание превращалось в облачка пара… и Арина тоже. Её рука на зазубренном осколке керамики, остром, как нож. Рыбацкая лодка, покачивающаяся на волнах у пристани. Он позволил ей сбежать, выбрал для неё свободу и вероятную гибель для себя просто потому, что ему была невыносима мысль, что он удерживал её насильно.
Не Арин был льдом в её сердце. Не он причина страха, удерживающего её от воспоминаний о себе прежней и того, что она сделала и чем это для неё обернулось.