Он уловил, что речь шла о множественном числе.
— Так было несколько видов наркотика?
Хотя он уже и сам начал подозревать это, прочувствовав на собственном опыте головокружительную мощь дурмана, что ему дали в шахте, и то, как Кестрел стремилась к чему-то, что помогло бы ей заснуть. Как порой она умоляла об этом.
— Да.
— Это она тебе сказала? — У него больно кольнуло сердце. Он отвёл взгляд, чтобы кузина не заметила, как ранило его то, с какой легкостью Кестрел открыла Сарсин то, о чем ему приходилось только гадать. Он вновь очутился в палатке в тундре, слушал, как ветер хлестал палаточную ткань. Холод сочился из земли, Кестрел в его объятиях, его сердце бешено стучит, её тело ужасно содрогается, изгиб шеи в тусклом тёмно-зелёном свете. А потом его охватывает чувство облегчения, когда он слышит её размеренное, спокойное дыхание. Хотя его собственное ещё долго после этого остается прерывистым.
— Как тебе удалось заставить её уснуть?
— Она не спит.
— Что?
— Сейчас она довольно спокойна.
— Ты оставила её одну, бодрствующую? — Ему вспомнилось, как Кестрел стояла в маленькой лодочке над чёрной водой в ночь Первозимнего восстания, готовая прыгнуть. Он так и слышал, как она просит вызывающее онемение кольцо Рошара. — Так нельзя. Сарсин, нельзя оставлять её одну.
Руки кузины соскользнули с бёдер. Она уже не казалась такой твердой, выражение её лица смягчилось. Она выглядела усталой.
— Кестрел слишком сильна, чтобы решиться на то, о чем ты думаешь.
— Взгляни на неё. — Арин говорил так, словно Кестрел находилась рядом с ними в коридоре. «Взгляни на дело рук моих», — чуть было не сказал он, но прикусил язык. Потому что Сарсин наверняка ответит, что здесь нет ничьей вины.
Но он знал правду.
Сарсин села на пол напротив него, спрятав колени под муслиновыми юбками.
— Я уже её видела. Я её помыла и переодела, и уложила в постель. Она истощена и больна, но жива. Она борец. И если ты не считаешь, что она сильная, то ошибаешься.
— Я побуду с ней.
Сарсин медленно покачала головой.
— Она не хочет тебя видеть.
— Мне плевать.
— Она не причинит себе вреда.
— Откуда тебе знать.
— Арин, само собой, я о ней позабочусь, но мы не можем быть с ней постоянно.
— Я ещё как могу.
— Её это выведет из себя. Она больше не знает, кто она такая. И как ей это узнать, если она не будет оставаться наедине с собой?
Арин пропустил пальцы сквозь грязные волосы и прижал ладони к закрытым глазам, пока под веками не появились белые пятна.
— Я знаю, кто она. — Гордая девушка. С горячим, благородным сердцем. И лгунья, лгунья. — Я должен был знать. — На него нахлынули мгновения, что он провёл с ней в столице, и заморозили кровь в его жилах. Арин проглотил её ложь. Как она его провела. Прогнала прочь, сделала его ничтожным. И он легко в это поверил. В этом был смысл.