Выражение его лица было трудно прочитать. В горле саднило. Она опустила взгляд на гриву Джавелина.
— Но это и была твоя истинная сущность, — сказал он. — Ты умная, смелая, умеющая манипулировать людьми. Добрая. Ты даже не прикладывала усилий, чтобы скрыть, кто ты есть. А затем я обнаружил, что сам хочу скрыть это. Ведь в этом была привилегия твоего положения, не так ли? Ты вовсе не должна была скрывать, кто ты? С моим же характером — я был обречен. И это правда. Порой, правда сжимает тебя так крепко, что ты не в силах вздохнуть. Я испытывал очень похожее ощущение. Но дело не только в этом, существовала и другая причина, из-за которой мне было больно смотреть на тебя. Ты была слишком привлекательной. Для меня.
Она не знала, что сказать.
— Я пытаюсь быть честным, — сказал он.
— Я верю тебе. Но трудно поверить, что ты хорошо знал меня. Кое-что из сказанного тобой просто не имеет смысла.
— Что именно?
— Получается, что у меня противоречивый характер.
— С чего ты взяла?
— Не думаю, что можно быть манипулятором и добрым человеком одновременно.
Он рассмеялся.
— О, ты это можешь.
Повисла тишина. Джавелин переминался с ноги на ногу.
Арин коснулся её затылка кончиками пальцев. Он обнаружил под платьем на её плече заживший шрам, тонкий и длинный. Кожа, куда попал хлыст, омертвела, но кожа, граничащая со шрамом, была живой и покрыта мурашками. Она была рада тому, что ей больше не приходилось смотреть ему в лицо.
— Ты изменилась, — пробормотал Арин, — и осталась прежней. Благородная и чистая. Я восхищаюсь тобой.
Та дрожь растворилась в страхе. В страхе на развилке пути — пути, маячившем в лесу у них за спиной. Из-за того, что это означало — Арин знал её прежнюю и знал её нынешнюю, и восхищался ею.
Она не просила, чтобы он ею восхищался. Она с подозрением относилась к восхищению.
Кестрел уперлась коленями в бока Джавелина. Арин больше не касался её. Конь направился в стойло.
В тот день Арин больше ничего ей не сказал, за исключением предложения самому вычистить Джавелина. Она согласилась. Ей хотелось побыть одной. Даже когда Кестрел вернулась в дом, она чувствовала себя живой. Пробужденной, непокорной. И эти чувства вовсе не щадили её. Они словно требовали от неё действий. Всё из-за прикосновения, которое, казалось, должно было бы успокоить.
Но не успокаивало.
Хоть день она и провела в тревоге, Кестрел продолжала мысленно прокручивать последнее сильнодействующее мгновение. Она решила, что Арин был полной противоположностью спокойствия.
Глава 14
Арин снова исчез. Он оставил Кестрел записку, в которой сообщалось о его отъезде, но не было сказано ни о причинах, ни о том, сколько он будет отсутствовать. Она предположила, что это как-то связано с войной, и что он не решился что-то объяснить в записке, чем вызвал вопрос — почему он не поговорил с ней, что в свою очередь напомнило, как она вздрогнула от его прикосновения.