Ну а пока она находилась в его власти и принуждена была сохранять ту маску омертвелого безразличия ко всему на свете, которая уже сделалась для нее привычною. Анжель покорно последовала за Лелупом в угол, села на тюк, вытянула ноги, прислонившись к стене и прикрыв глаза.
До Анжель вдруг донеслись обрывки разговора:
– Говорят, над русскими позициями парил орел в день сражения при Бородине, и они восприняли это как знак победы.
– Ну и дураки! – отозвался другой голос, насмешливый. – Победа была за нами!
– Это одному Богу ведомо, – произнес еще один голос.
Она лениво приоткрыла глаза и увидела неподалеку того самого человека с лукавым лицом, который схватился с Лелупом из-за казачьего полушубка. Причем Анжель не сомневалась, что она и прежде его видела, только вот где, когда? Ей было почему-то очень важно вспомнить первую встречу с этим человеком, и она продолжала смотреть на него пристально и слушать его речь.
– Да, русские проиграли нам при Бородине – кто спорит? От некоторых их соединений не осталось ни одного человека. Целые русские полки лежали распростертые на окровавленной земле и этим свидетельствовали, что они предпочли умереть, чем отступить хоть на шаг.
– Что и говорить! – нехотя согласился мрачного вида итальянец – Анжель и его прежде встречала и знала его имя – Гарофано. Он сидел возле костерка и медленно помешивал что-то вкусно пахнущее в котелке. – Я видел места трех главных редутов – все там было взрыто ядрами, а кругом валялись клочья защитников и разбитые вдребезги лафеты пушек, а еще трупы лошадей. В некоторых местах битва была столь ожесточенной, что тела были нагромождены кучами: и русские, и наши!
– Русских было больше, – упрямо буркнул Лелуп.
– Да, больше… – согласился тот, с веселым лицом, которое сейчас, однако, приобрело унылое выражение. – Трудно представить себе что-нибудь ужаснее главного редута. Погибшая почти целиком дивизия Лихачева словно бы и мертвая охраняла свои позиции.
– Кто дал тебе право глумиться над останками наших славных воинов? – заорал Лелуп.
– Да уж, де ла Фонтейн, ты что-то не в меру полюбил русских… А ведь они наши враги! – подхватил еще чей-то голос.
«Вот какая, значит, его фамилия: де ла Фонтейн!» – почему-то обрадовалась Анжель. А тот между тем продолжал:
– Разве отдать должное храбрости врага – значит полюбить его? Брось, Лелуп! Мы не видели тебя ни при Бородине, ни при Шевардине… только в горящей Москве.
Лелуп оскалился по-волчьи, но лишь сплюнул, не решившись броситься на насмешника. Здесь было слишком много народу, и каждый мог бы назвать Лелупа «жидом» и «московским купцом». Тогда пришлось бы драться со всеми, а в блокгаузе было не меньше полусотни человек. Поэтому он сделал вид, что не расслышал оскорбления, и отвернулся с деланым безразличием. Лелуп начал неприметно оглядывать соночевщиков, гадая, удастся ли попозже, когда все утихомирятся, выторговать у кого-то из них золото или драгоценности… или украсть. Хорошо бы пошарить в ранце и карманах этого краснобая де ла Фонтейна, который все не прекращает свою болтовню.