Аносов уселся в кресло и, волнуясь, стал писать.
— Ты много не пиши и о дуростях не рассуждай, умная девушка с двух слов поймет, что к чему, — отеческим тоном наставлял Евлашка. — Кончил, что ли? Давай бумагу!
— Да куда ты пойдешь ночью! — запротестовал Аносов.
— Это уж мое дело, голубь, — дед взял письмо, засунул его за пазуху и ухмыльнулся в бороду. — Ну, в добрый час!
Прошел час, два, а Евлашка не возвращался с ответом. Полный тревожных дум, Аносов открыл окно и подставил разгоряченное лицо свежему ветерку. Тишина. На минуту в небе пролились журчащие звуки. Павел Петрович поднял голову: дикие гуси с криком летели к дальнему горному озеру.
Аносов вышел в палисадник. Ожидание томило его. Незаметно небо заволокло тучами, по листьям и крыше зашуршал дождик. Аносов зажмурил глаза и с замиранием сердца ждал, твердя про себя: «Евлашка, куда же ты запропастился? Иди же, иди скорей!».
С непокрытой головой и лицом он сидел под дождиком и широкой грудью вдыхал влажный воздух. Вода стекала со взъерошенных волос, пробиралась за шиворот. Постепенно промок мундир, а он всё сидел и бесконечно повторял:
— Иди же, иди скорей…
Но в эту ночь Евлашка так и не принес ответа.
Утром Аносов проходил мимо знакомого домика, боясь взглянуть на окна. Лишь только он поровнялся с калиткой, как она шумно распахнулась и в просвете встала Танюша с цветами в руках. Над прудом дымился туман, громко шумела Громатуха, оживленно перекликались птицы. Утреннее солнце радовало всех. Сердце Аносова учащенно забилось: он не смел поднять глаз. Тысячи росинок блестели на цветах, переливались в ярком солнечном свете.
— Вот вам мой ответ, Павлуша, — сказала она и протянула букет. — Я всё утро ждала вас… тебя…
Он осмелел, взглянул на нее. Две толстые косы короной украшали ее высоко поднятую голову.
— Ваш чудаковатый старик напугал меня. Кто же так делает?
— Да так уж вышло. Не ругайте меня. А сейчас…
Он поднялся на крыльцо и постучался в дверь.
— Что вы делаете? — испуганно закричала она.
— Буду говорить с вашим приемным отцом! — он еще громче постучал, но дверь долго не открывалась.
Наконец загремели запоры, и на пороге появился сам Иван Захарович приемный отец Тани.
— Что с вами, милейший, вы так встревожены? Не пожар ли на заводе?
— Иван Захарович, пожар у меня! — пытаясь шутить, ответил Аносов. Простите за поспешность, я пришел просить руки вашей дочери…
— А-а… — изумленно отозвался чиновник и отеческим тоном вдруг радостно пожурил: — Посмотрите, хорош молодец, всё втихомолку обладил! Ну, полно, полно, проходите в дом!