Госпожа Фабрициус долго не возвращалась. Юный сенатор перепробовал всякие развлечения, но еще никогда часы не тянулись для него так медленно. За это время пчелы действительно успели отроиться. Рой уселся на ветку черешни, после чего прибежал булочник Кох и стряхнул рой в порожний улей. Фабрициус посмотрел, посмотрел на это зрелище, да и отправился к себе в комнату, где, раскрыв Ветхий завет, принялся читать о трех отроках, ввергнутых в огненную печь. Но ему нисколько не было их жалко, потому что его самого словно жгли в огненной печи; кроме того, он ведь наперед знал, что отроки-то не сгорят, а вот его собственная судьба еще была неизвестна. Уже и час ужина миновал, а матери все не было. Фабрициус принялся было за работу в надежде, что так время пробежит незаметно, однако в голову ему ничего не шло, буквы прыгали перед глазами в какой-то сатанинской пляске, и, отложив протоколы сената, он принялся играть с Попрадом, сторожевым псом. Но вот Попрад навострил уши, что на его языке означало; «Слышу — скрипнула калитка». Заворчав разок, пес умолк: «Знаю, кто идет». Послышался знакомый шелест шелков, и сердце Фабрициуса заколотилось. В комнату вошла мать.
Она сбросила с плеч и положила на спинку кресла накидку, сняла ожерелье с шеи, а Фабрициус все еще не смел поднять на нее глаз, боясь прочесть на ее лице свой приговор. Слегка повернувшись к матери, он сдавленным от волнения голосом робко спросил:
— Ну, как?
— Подожди, дай прежде серьги вынуть. Все уши оттянули! Приучайся к терпению. Эй, Жужа, иди-ка сюда. Распусти мне сзади шнуровку, а то я, того и гляди, задохнусь. Нет, видно, не пристало старухе рядиться. Мягкое кресло да белая булка — вот что нам, старухам, надо. Все! Ступай, Жужа! Так о чем ты меня спросил, мальчик?
— Что там было, мама?
Госпожа Фабрициус опустилась в кресло, но все еще не приступала к рассказу. Она снова позвала Жужу.
— Найди мое вязание, стрекоза! Вот так-то. А теперь пойди в погреб да принеси морковки для канарейки, пусть попоет.
Оставшись наедине с сыном, она сказала ему:
— Не люблю говорить о важных делах, пока не расположусь поудобнее да не возьму в руки свое вязание. Без вязальных спиц мысли у меня ни с места.
— Вы решили помучить меня?
— Ах, перестань, глупыш! Девушка невинна, как новорожденный младенец.
Лицо сенатора просияло.
— Ох, мамочка, родная моя!
— Нет на ней ни пятнышка греховного!
— А как же тогда это свидание в трактире? Госпожа Фабрициус пожала плечами:
— Откуда же мне знать, как?
— Что? — сразу помрачнев, воскликнул сенатор. — Вы, матушка, не знаете? Разве вы не спросили ее?