Обе они посмотрели на меня: уж не заговариваюсь ли я? А я продолжаю: «А эта сваха — я. Предлагаю тебе, Розика, руку сына моего, будь его женой!»
Лицо сенатора запылало.
— Мама, если вы это сделали… — срывающимся голосом воскликнул он.
— Ну конечно, я это сделала! А что тут такого?
— Да ведь это безумнейший поступок! Ведь это еще было слишком рано делать…
— Отчего же рано, если она любит?
— Она сказала? — пробормотал, как в лихорадке, Фабрициус.
— Не сказала, но и скрыть тоже не сумела.
— Так говорите же, говорите, что было дальше?
— А было вот что: она вспыхнула, вроде того, как ты сейчас, и вмиг исчезла, будто ее и не было в комнате.
— А потом? Потом что?
— Искали мы ее с твоей крестной. По всему дому искали, звали — не отзывается.
— Боже, боже!
— Да не бойся ты, не потерялась. Мы все же ее нашли — в кладовке. Сидела на мешке с крупой и горько плакала. Прижала я ее к себе (до чего же милая у нее головка!), спрашиваю: какой ответ передать? А она не отвечает, только плачет, слезы по щекам градом катятся. Вон, посмотри, какое мокрое у меня платье.
Фабрициус неуверенно взглянул на мать.
— Вы говорите, мамочка, что она плакала. Как же это понимать?
— Глупенький! Любовь женщины — в ее глазах, коварство — в делах, хитрость — в словах. Розалия оттого плачет, что любит. Сердце ее полно любовью. Отправляйся к ней сейчас же и осуши ее слезы!
Фабрициус не стал дожидаться пока матушка повторит свой приказ, принарядился — и побежал. Но к тому времени Розалия больше уж не плакала. Из окон пансиона во двор доносился ее звонкий голос, распевавший под гитару веселую немецкую песню.
В зале было много народу. По пятницам к этому часу у мадемуазель Клёстер всегда собирались гости: молодые офицеры, сыновья лёченских патрициев, подружки ее воспитанниц. По этим дням в пансионе обычно устраивался небольшой концерт: декламировали стихи, пели, танцевали. Попасть на «пятницу» к мадемуазель Клёстер считалось большой честью. Хозяйка всегда умела придумать что-нибудь приятное, интересное, любопытное, занимательное — словом, такое, о чем потом долго говорили не только в городе, но и в округе. Особенно много изобретательности было в ее выдумках зимой. На прошлое рождество, например, служанки вносят вдруг в гостиную два корыта, ведра с водой, вслед за ними появляются барышни-воспитанницы с засученными рукавами и, подоткнув за пояс юбки, начинают стирать (ведь все равно им предстояло сдавать экзамен по стирке белья), а публика сидит и любуется очаровательными прачками. В другой же раз гости, придя на вечер, застали эти хрупкие, нежные создания за прялками.