Пока еще не было этого ветра, обрекший нас на неподвижность штиль казался даже чем-то содействующим нашему спасению. Стоя, по крайней мере, на одном месте, мы могли еще надеяться на то, что когда-нибудь да покажется же какое-нибудь судно, идущее куда-нибудь в Австралию или от берегов Африки в Азию.
Место, на котором мы стояли, было вне всяких курсов, но в длинном рейсе суда отклоняются иногда ветром от точного курса, идут далеко в стороне от него, и такое судно свободно могло натолкнуться, конечно, и на нас. Но когда?
Слишком маловероятным было осуществление этой надежды, но за неимением другой мы стали цепляться и за эту. А вдруг…
Утром третьего дня команда проснулась значительно позже, чем в предыдущий день. Проснувшись, однако, не спешил вставать с постели, а или подобрав под себя ноги, неподвижно сидел, или, подложив под голову руки, лежал.
В восемь часов, когда пробили склянки и два матроса пошли мимо трюма на вахту, один из кочегаров крикнул им вдогонку:
— Вы, рогачи, когда будете на вахте, так смотрите не только за горизонтом, а и за небом. Если покажется судно на небе, так кликните.
Океан был по-прежнему неподвижен и гладок, и день обещал быть таким же ясным и знойным, как и накануне. Приблизительно минут через десять по уходу матросов на вахту из кубрика вышел с ножом и какими-то железными прутьями и дощечками в руках кочегар Виткевич.
Примостившись на углу трюма, он усердно начал что-то мастерить.
— Пан уже что-то выдумал, — проговорил один из кочегаров, увидев начавшего строгать дощечку Виткевича.
Особое внимание на всегда что-нибудь изобретавшего Виткевича никто не обратил, но кочегар Шустов, поглядев на него, заметил:
— Виткевич за ночь все-таки что-то выдумал… Хоть не такое, чтоб жрать, так хоть время убить, а мы вот ни того, ни другого…
— А я вот и надумал, — ответил один из кочегаров.
— Что же ты надумал?
— Кто знает, сколько человек может прожить без пищи? Ну и думал!
— Нет, серьезно… Я читал когда-то в календаре, что только девять дней.
— Девять дней только? — тревожно спросил кто-то.
— Да.
Заявление о том, что человек может прожить без пищи только девять дней, по-видимому, не на шутку всех озадачило. Все на время замолчали.
— И это каждый человек девять суток живет без пищи, или не каждый? — спросил с видимым беспокойством матрос Смирнов.
— А черт его знает, каждый или нет. Написано было «девять», я и говорю девять.
— Я думаю, ребята, что это неправда, чтобы только девять, — начал рассуждать Смирнов.
— По-моему, один может прожить только семь суток, а другой может и двенадцать. А девять — это, вероятно, только в среднем.