Когда над Черепаховой бухтой начинает рассветать и ты, подняв голову, обнаруживаешь, что уже восемь утра, а отчет еще не дописан, ты день за днем теряешь чувство реальности и приходишь к выводу, что всё на свете не так, как кажется. И потом, этот мир как-то так устроен, что любая современная девушка считает, будто то, что началось цветами на первом свидании, обязательно должно закончиться кольцом от Тиффани и платьем от Веры Ванг.
А потом оказывается, что его родители – это как иранская ядерная программа, только хуже. Адам и его мама, извинившись, выходят из-за стола и отлучаются в соседний зал поздороваться со старыми знакомыми, а мистер Лэмберг и я остаемся за столом друг напротив друга. Сорочка мистера Лэмберга накрахмалена так сильно, что даже мне хочется сглотнуть и почесать шею. Но он улыбается безукоризненно и открыто. А потом Адам с мамой возвращаются, и мы решаем, что, пожалуй, сегодня был очень длинный день.
Прошло четыре месяца, а я до сих пор вздрагиваю, когда вижу на улице женщин с двойной ниткой жемчуга. Миссис Лэмберг так тепло и искренне улыбалась мне, когда мы встретились, что я приободрилась. Когда мы уходили, она улыбнулась так же тепло и так же искренне и тронула жемчуг на шее. Поскольку я не решалась больше смотреть ей в глаза, это было последнее, что я запомнила, самое последнее, даже понимание того, что я не подхожу для того, чтобы стоять позади молодого перспективного политика, гордящегося богатым культурным наследием своей страны, пришло раньше.
Как и когда все поползло вниз? Я прекрасно помнила времена, когда все только начиналось, когда мы были такие юные и счастливые, хотели многого добиться, хотели быть вместе, хотели править миром. Как я была очарована этой энергией в нем, этим безудержным желанием показать себя, доказать себя, этим убеждением: в этом мире ты начинаешь не для того, чтобы бросить. В этом мире ты начинаешь, продолжаешь и выигрываешь, даже если тебя тошнит от этого. Потому что так делают победители. Потому что в конце концов на арене остаются только победители.
Это я знала. Чего я не знала – это как поступать, когда твой выигрыш зависит не только от тебя, как, например, в отношениях, если другой человек опрокидывает шахматный стол и уходит, и ты уже не можешь выиграть, что бы ни делала. Меня учили: для того чтобы говорить миру fuck you, для того чтобы быть свободным, его надо побеждать. Но как посылать всех к черту, будучи проигравшим, в этой школе ничего не рассказывали. Так что когда после знакомства с семьей Адама и неспешного, но неизбежного разрыва все вдруг оборвалось и полетело вниз, я растерялась.