– Я со всем справлюсь, – убеждала я. – Я смогу. Мне просто нужно немного времени.
На все нужно было время. Я называла это – смириться, врачи называли это – принять. Принять свою болезнь, принять, что ты – это как бы не совсем ты, а временами ты, временами какой-то другой человек, которым ты не хочешь быть, но который не спрашивает. Время на то, чтобы научиться снова хотя бы немного думать шаг за шагом и хотя бы немного приучить себя к этой мысли. Время на то, чтобы придумать новый образ жизни, – такой, с которым я могла бы справиться. Так я говорила всем. На самом деле я искала способ вернуться назад. Мне казалось, что я заблудилась, – но кто не терял дорогу и не находил ее? Нужно было сфокусировать свои силы вокруг какой-то идеи. И я продолжала надеяться, что найду эту идею и, отталкиваясь от нее, как это произошло со мной в больнице, смогу найти возможность восстановить все так, как было.
Надеялась, что я не потеряла работу – просто сделала перерыв. Что не потеряла друзей – просто пообещала вернуться. Что не перестала быть собой. Просто на время забыла.
Пока я была в больнице, мне начали приходить письма из университетов, куда я подавала документы в прошлом году. Мама оставляла их, как и остальную почту, на полке в моей комнате. Я провела несколько дней, размышляя об этом. Кремовые конверты с университетскими гербами казались отголоском прошлого – я смутно помнила, что какой-то осенью сдавала экзамены, проходила тесты, заполняла документы и строила планы о докторантуре и карьере. Значит, тогда это представляло для меня смысл. И хотя все говорили: и думать забудь – тайком от родителей я подтвердила приглашение в Гарвард. Может быть, вернуться в Нью-Йорк было бы слишком, решила я, но начать все заново – нет. И продолжала, просыпаясь каждый день и ощущая пустоту, которая не уходила, надеяться, что в один день я найду, за что ухватиться, и все получится. Довольно абсурдно, довольно глупо, довольно от безысходности – но я верила, что вернуться можно.
Тогда и родилась эта идея. Точнее, нет, не так: идея витала в воздухе давно, и родители то и дело об этом заговаривали – и то решали одновременно взять отпуск и поехать туда, то хотя бы кто-то один, то мы собирались всей семьей… Но всегда что-то оказывалось важнее – их работа, мое поступление в университет, их переезд с Брайтон-Бич в Белмонт в Большом Бостоне, потом моя работа, потом мы с Адамом стали проводить каникулы вместе. Ну а потом началась моя история, и всем стало не до московского прошлого. Родители периодически начинали и забывали разговоры о том, что нужно официально вступить в наследство, разобраться со всем, разобраться с документами на дедушкину квартиру, которую мамина двоюродная сестра продолжала сдавать, – и, наверное, продать ее, потому что никто и никогда уже туда не вернется. Так же периодически начинались и забывались разговоры о том, что нет, нужно продолжить сдавать эту квартиру и оставить ее за собой, потому что это наше прошлое и его нельзя продать. И периодически возникали и застывали в воздухе разговоры о том, что как-то немного предательски было бы это прошлое отставить в сторону и делать вид, что его не было. А потом началась я, со всеми ужасами для своей семьи, и вопрос был отложен на непонятные времена.