И вот однажды, во время завтрака, мама обронила: тетя ищет новых жильцов в нашу квартиру в Москве.
– А что случилось со старыми? – спросила я, царапая вилкой скатерть.
– Не знаю, – сказала мама. – Мона, перестань это делать, что за дурацкая привычка! Соня сказала, что они выезжают в конце мая и что ей надо знать, что мы решили, и искать новых людей или нет. Она хочет, чтобы мы уже приняли какое-то решение, потому что ей надоело с этим возиться. Не могу же я объяснить ей, что нам сейчас совсем, совсем не до этого!
Нет, вообще я все это представляла себе очень смутно. У меня в голове мама-Россия выглядела приблизительно так же, как вторая стена в моей комнате. Туда я прикрепляла картинки про историческую родину, которые годами вырезала из журналов у себя, друзей, на столиках в кафе и на диванчиках ожидания в парикмахерской. Там было много Путина, рекордсмена по обложкам, полным-полно медведей, красивые виды Москвы и Питера, много блондинок и изредка что-то такое, что я думала – вообще не про Россию, вроде сибирского тверка. Все это был страшный беспорядок из мыслей и слов, такой же, как и у меня в голове.
Но мне вдруг пришла в голову эта ненадежная, но такая воздушная мысль о том, что нет лучше способа найти себя, чем позволить себе потеряться в новом, неизвестном тебе месте, где другие люди, другие правила жизни и другое пространство могут обнажить и помочь найти свои контуры, свой характер и то, что ты о себе забыла. Это была очень ненадежная идея, но других у меня не было. Все, чем я могла руководствоваться, – это мысль о том, что из больницы в конце концов я выбралась благодаря такой же ненадежной идее и случайно обнаруженным воспоминаниям о том, что делало меня мной. И я подумала, что сотни лет миллионы людей делали то же самое в поисках себя – отправлялись в дорогу, надеясь на целительный эффект перемены мест. И вдруг, на одну секунду, мне показалось, что мутная пленка, отделяющая меня от всего и всех, кто были вокруг, приподнялась… А потом снова опустилась.
– Мама, – сказала я, – мне тут кое-что пришло в голову…
После долгих препирательств, «ты сошла с ума», произнесенного с осечкой, потому что в нашем доме такого больше не говорили, дней, и дней, и дней убеждений, консультаций с врачом, с другим врачом, с третьим, выписки справок, рекомендаций, распечатывания историй успеха других больных, наконец, распечатанного длинного отрывка из «Войны и мира» о Китти, отправившейся на воды со своей матерью, чтобы излечить депрессию (я утверждала, что именно это с Китти и было); а на втором этапе – серии семейных обсуждений, почему бы мне не поехать в таком случае с мамой, которая как раз может взять отпуск, – я победила. Не то чтобы мне непременно нужно было побеждать. Аргумент «я все равно это сделаю, так не лучше ли сделать это по взаимной договоренности» в нашей семье теперь имел серьезное значение, потому что теперь все знали, что я действительно это сделаю. Но я больше не хотела делать ничего, что могло бы снова ударить по моим родителям. Я просто хотела их уговорить и чтобы мы были по одну сторону. И наконец уговорила.