Решение было принято. Со времен работы в ООН у меня остались деньги, на которые можно было бы протянуть еще одно лето до того, как принимать окончательные решения. Тетя Соня сделала мне приглашение, я получила гостевую визу, купила билет на рейс «Аэрофлота», купила новые кеды, пару сережек и забрала в аптеке запас лекарств на три месяца. До отъезда оставалась неделя, и все это время билет на самолет лежал ровно в центре моего стола. Каждый раз, когда я проходила мимо, я останавливалась и рассматривала белые буковки на синем фоне: A, E, R, O, F, L, O, T. Теперь в этом слове сконцентрировались все мои надежды и все мои планы на будущее, и в голове у меня то и дело взлетал самолет, который должен был сделать невозможное – прорвать мутную пленку, которая мешала мне видеть мир таким, какой он есть. A, E, R, O, F, L, O, T. Так теперь называлась моя страна, где все должно было измениться.
В аэропорт мы приехали за три часа до вылета. Мама плакала, я держалась, пока не прошла паспортный контроль и не оказалась в зоне невозврата.
– Я обещаю, я вернусь совсем другая. Вот увидишь, – убеждала я маму, пока мы сидели на скамеечке около стоек регистрации и всё никак не могли попрощаться.
– Мона, а если нет, если тебе там станет только хуже, а никого не будет рядом?
– Мама, ты что, сомневаешься в тете Соне? – пошутила я.
– Конечно, сомневаюсь, Мона. Я во всем теперь сомневаюсь. И зачем мы вообще это тебе разрешили!
– Вы разрешили потому, что знаете, что я все равно бы уехала и было бы намного хуже. Мам, ну пожалуйста, пожалуйста. Пожалуйста, обещаю тебе, это будет очень здоровая и полезная поездка.
Конечно, в Москве меня встречала именно тетя Соня. Чем дольше я на нее смотрела, тем больше сходств видела с мамой.
– Всё, деточка, пойдем, пойдем, – приговаривала она, пока мы пробирались с моим огромным чемоданом сквозь толпу. – Так, а маме надо позвонить! Сказать, что ребенок доехал, что встретили. Сейчас маме позвоним.
Скоро я поняла, что она любит повторять слова, перебирая их как бусины, – пока она везла меня на маленькой красной «хонде-цивик» из Домодедово на Павелецкую, она успела спросить и сказать столько всего, что я уже полностью настроилась на ее одновременно плавную и сбивчивую речь, которая петляла и возвращалась назад и пестрела тонами и странными интонациями, которых я уже давно не слышала ни в своей речи, ни в том, как говорили родители. Тетя Соня привезла меня на 2-й Павелецкий проезд и лихо отобрала чемодан, который я пыталась поднять по лестнице.
– Вообще дохлик, – сказала она, когда мы втиснулись в лифт, – страшный дохлик, надо откармливать, – и постучала меня по плечу.