Не хочет вставать. Ноги отказываются идти. У него там рана на ране. И кулаки поднимали на вилы, и финны стреляли пулями, и немцы осколками рвали. Я тоже в сопоставимые годы не шибким-то был марафонцем. Ох, и крутило на непогоду мою ходовую! Нет,
нас, стариков, время не лечит, а учит беречь силы. Впрочем, какой я сейчас старик? - только душой...
- А ведь правду сказал мальчонка, спадает вода, - кто-то из взрослых не выдержал, сходил на дорогу. - Наша взяла, мужики!
Дед встает, тяжело опираясь на штыковую лопату:
- Пошли, Сашка, домой. Отвоевались!
Река будет отступать по три сантиметра в час, и успокоится в русле ближе к утру, когда стая голодных ворон закружится над островком, вылавливая из луж зазевавшихся пескарей. За водой для питья придется ходить к железной дороге. Там, за железным баком, у смотровой ямы, стоит технический кран. С него навсегда снимут ручку, когда в нашем депо не останется ни одного паровоза.
"Всему свое время, и время каждой вещи под солнцем".
А солнце еще не село. После ужина, всех мужиков с Железнодорожной улицы опять ожидает аврал. Нужно будет убрать с обочин мешки с песком, кое-где выровнять грунт, да привести в порядок дворы, где живут одни вдовы.
Закончится все у бабушки Кати. Она вымоет пол последним ведром воды, принесенным стихией, накроет на стол и позовет все общество в хату. Каждому персональный поклон. Только я туда уже не пойду. Усталость на глаза давит. Да и негоже слушать мальчишке пьяные разговоры. А дед уже думает о завтрашнем дне.
Как изловчиться и выкроить время для полевых работ.
- Что мы, Сашка, с тобой пололи, что в носу ковыряли. После такого ливня ох, и попрет сорняк! К субботе все заплетет...
Ну, это он, конечно, преувеличивает. Работы там, на полдня, если взяться втроем. Главное, добить кукурузу, не смахнув ничего лишнего. С вениками, даже думать не надо. Тупо прошел вдоль рядка: на тяпку прополол слева, на тяпку справа. За пару недель, ростки наберут силу, укоренятся. Сами начнут давить сорняки и более слабых сородичей. Вот тогда-то, через пару недель, и надо за них браться: безжалостно проредить, оставив для урожая самые жизнеспособные.
Дед размышлять вслух, а меня потянуло в сон, стало знобить.
Каждый глоток чая проникал в горло через тупую боль. Наверно,
Опять воспалились гланды. Их ведь еще не вырезали. Как водится в нашей семье, первая простуда моя.
- Квёлый ты, Сашка какой-то, - озаботилась бабушка. - Ну-ка, давай, померяем температуру...
Облачившись в сухую рубаху, дед ушел со двора. Я еще долго сидел, прислонившись спиной к остывающей печке. Стараясь не обронить, нянчил подмышкой градусник и жаждал наступления ночи. Плескалась вода, гремела посуда, доносились слова: