На моих глазах зарубили княжича, — рассказывал дружинник. — Налетели татары, обрушили на него удары сабель своих кривых. Пошатнулся в седле княжич, стал клониться на бок, сполз с коня… Татары дальше помчались, а я подскакал, сошел с коня, оттянул тело княжича в сторону. И тут бес, должно, попутал меня: ошибку я великую совершил. Свой шлем в сече утерял, панцирь на мне ветхий был, и удумал я переодеться. Взял себе шлем княжеский, панцирь, да и на плащ позарился. Вскочил на коня, глянул окрест, а Соколец уже весь в огне… И биться с татарами больше не пришлось. Дружинников всего ничего осталось, а татар — тьма-тьмущая. Тут и заарканили меня. А потом мучения главные начались. Увидели татары на плаще знак княжеский вышитый да на шлеме метку, да панцирь дорогой — приняли меня за княжича.
До вечера таскали по княжеским хоромам, все указать заставляли, где золото да каменья схоронены. Клялся и божился я, что не княжич, другие дружинники подтвердили — не верили… И до сих пор не верят. А князь с княгиней успели в шляхту ускакать. На землю пана Чапель-Чернецкого, говорят, татары не вступили, дружба, видно, у пана с татарами…
— Что пан, что князь, что татарин — все одно разбойники, — вмешался вдруг в их разговор стоявший поодаль мужик. Василько давно уже заметил, что он прислушивается к рассказу дружинника.
Сокол вскинул на него глаза. Мужик был высок и жилист. Голову его покрывала копна рыжих всклокоченных волос. Густые нависшие брови придавали лицу суровость. Выражение серых больших глаз менялось мгновенно: лукавый, насмешливый взгляд делался вдруг колючим и злым. Борода, не в пример волосам, была редкая, но тоже с бронзовым отливом.
— Больно ты на язык остер, — заметил Сокол, глядя на рыжего, — и не выдержан. За такие слова голову оторвут — попомни.
— Донесешь, што ли? — Рыжий посмотрел на него зло.
— Ну-ну, не сверкай глазами. Тебя же уберечь хочу. Зовут-то как?
— Вестимо как… Ивашка. А тебя?
— Василько.
Рыжий рассмеялся.
— Чего зубы сушишь? Нашел место для смеха.
— Я думал, ты высокого роду — за князей слышь как заступился. А по имени глянул — из одного теста мы с тобой. У нас в деревнешке тоже так — если мужик не Ивашка, то обязательно Васька. И потом, если в нашей доле унывать, — пропадешь скорее.
Василько вспомнил, как часто дерзил конвоирам этот мужик, как доставалось ему больше, чем другим. И плетью татарин хлестал, и рукояткой сабли в зубы тыкал, один раз чуть конем, не задавил… И надо же, не смирился мужик, даже убежать как-то ночью надумал. Поймали, обратно привели, избили сильно. Ан, видно, духа не сломили…