— Зовут меня Даниоло. Кольчужники выйдут сорок душ!
— Швальщики выставят тридцать. С рогатинами! Говорит Сурен Тергригорян. У нас славные молодцы.
— Эй, бочары! Что молчите? Сколько от вас?
— Пиши пятьдесят. С топорами.
— Оружейники — двадцать пять! Выйти есть с чем!
— Кузнецы!
— Плотники!
— Кожемяки!
— Ну, атаман, твоя очередь, — шепнул Никита Соколу.
Сокол встал, поднял руку и, волнуясь, крикнул:
— Пиши пятьсот! — все головы повернулись к нему.
— От кого пятьсот? — шкипер удивленно поднял разрубленную бровь.
— От лесных людей. У каждого меч и копье!
В горнице одобрительно зашумели. Шкипер грыз ноготь большого пальца:
— Я не могу без позволения капитана записать лесных людей. Пусть завтра днем ваш человек ждет меня здесь. Я приду и поведу его к Леркари.
— Человек будет, — сказал Сокол.
Еще долго не расходились мастеровые от купца. Выведывали у шкипера о других людях, какие пойдут за капитаном, жаловались на тяжелую жизнь, особенно интересовались ватагой. Василько рассказал, как живут они у Черного камня. Шкипер речей этих не слушал, заторопился уходить.
Ночевали у купца на сеновале. Никите и Соколу хозяйка постелила в отдельной спальне. На столе стоял ужин и вино. После ужина Никита сказал:
— Завтра почнем закупать оружие. Дело сие не простое. Ивашке и тебе — обоим закупки делать…
— Знаешь, Никита Афанасьевич, как-то все это быстро да просто сладилось. Не втравить бы мне ватагу в дело пустое, не погубить бы ее. За столом кричать — одно дело, а как до схватки дойдет, кто знает, чем оно обернется… Ведь у консула да его приспешников — сила немалая, не побороть их так просто.
— Ты, послушай меня, Сокол, не раз обо всем пере думал я. В грабежах да лихоимстве силу свою они размотали. Недаром Леркари поднимается — видит слабину. Раньше поддержка им с моря была, из Генуи, а ноне турки проход закрыли. Торговля морская захирела, власть у них все слабей и слабей. Самая пора.
— Да пора ли, Никита Афанасьевич?
— А ты дальше слушай. Не на Леркари главная надежда моя. Он власть себе добудет, и дело с концом. О простых людях и думать забудет. Да и не на них надеется он. Потому и в море пошел — на корабль триста невольников посажено. Он их раскует, и они добудут ему власть. Ты заметил, как насторожился шкипер, когда про лесных людей узнал? Испугался он тебя, право слово. Пятьсот воинов — это сила. Однако отказаться не посмел. А теперь слушай: пусть Леркари поднимает оружие на жирных, ты с ватажниками ему поможешь. Когда дело будет сделано, мы пойдем к тем невольникам и позовем их в ватагу. Будет у нас восемьсот душ, а Леркари скажем: вот — бог, вот — порог. Садись на свой корабль и уходи, пока цел. А фряжским купцам дулю с маслом — похозяйничали, хватит. Сделаем Кафу вольным городом.