— Твои верные доносители, мой хан, говорят неправду. Капитан Леркари более недели тому ушел со своим кораблем в Геную и, может быть, теперь сидит в плену у турок. Ему вряд ли удастся проскочить проливы. А без него плебеи не начнут.
— На все воля аллаха. А вдруг они поднимут оружие?
— На свою голову. Не проходит ни одного лета без того, чтобы чернь не волновалась. У нас, слава всевышнему, есть множество способов обуздать бунтовщиков. Кой-какие меры мы уже приняли.
— Слыхал ли ты о разбойнике Соколе? Говорят, у него под рукой пятьсот человек. Он тоже обещал прийти завтра в город.
— Я этому не верю. О Соколе я слышу с самой весны, но никто ни разу не видел его ни в нашем городе, ни в окрестностях.
Менгли разгневался. Ему, чьи слова священны, — не верят! Стоит ли дальше вести разговор? Он хотел помочь кафинцу, как другу, а тот… пусть же теперь сам выкручивается.
— Пусть судьба решит то, что неподвластно решать людям. Давай будем веселиться.
Поздно вечером Менгли-Гирей оставил город и ускакал со своими верными аскерами по направлению к Сол-хату.
Горожане провожали осенний праздник. На улицах бродили пьяные стражники, стучали тупыми концами копий в ставни домов — приказывали гасить свет. У городских ворот, уже закрытых на ночь, дремали, навалившись на алебарды, захмелевшие постовые.
День 14 октября уходил в ночь, пошатываясь от хмеля, усталости и веселья.
На Кафу лениво спускались сумерки. Подрумянилась закатом светлая цепь горных вершин. К ночи румянец блекнет, горы становятся алыми, с фиолетовым налетом.
За городскими предместьями — мелкий лес вперемежку с неровными прогалинами и холмами. С бугров рваными хвостами сбегают глубокие овражки. Столетиями вымывали их бурные дождевые потоки, с каждым годом становились они глубже и извилистее.
На дне самого длинного оврага расположил атаман людей. Сам поднялся на холм. Перед ним открылись очертания крепостных стен, церквей и мечетей.
К Соколу подошел Ивашка с Андрейкой. Мальчонка исподлобья взглянул на атамана.
— Привел к тебе ватажника, — сердито произнес Ивашка. — Ослушался твоего приказа. Велено оставаться у Камня, а он вон где!
— И ослушался, — дерзко ответил Андрейка. — Дед Славко оставлен — он слепец, Полиха — девка, а я? Нетто я не мужчина? Я тоже за правду биться хочу, коли ватажником меня чтете.
— Что ж, когда-нибудь начинать надо, пусть привыкает к сечам малец, — сказал Сокол Ивашке.
В эту минуту в городе зазвонили к вечерне. Сначала встрепенулась одна церковь, потом другая, и скоро над берегом и морем тоскливо и монотонно поплыл вечерний звон. Защемило у атамана сердце предчувствием недоброго.