– Нет, Павел Иваныч, не знаешь, – отвечал я. – Это пустые речи на ветер, без всякого повода, и если мы раз начнем в таком тоне, то никогда не кончим.
Бодягин хотел что-то сказать, но, взглянув на встревоженное лицо жены, одумался, встал и вышел.
Она сидела с минуту, прислушиваясь, потом обернулась быстро ко мне.
– Ах! Ради бога! – сказала она, всплеснув руками. – Зачем вы его выводите из себя? Зачем не хотите сделать ему в угоду такой безделицы? Вы видите, как это его огорчает!
– Не могу, Юлия Николаевна, и вы ошибаетесь, называя это безделицей. Это совсем не безделица – это подкуп.
– Как подкуп? Что это значит?
– Так, у нас с ним есть старые счеты.
– Ах, боже мой! Вы меня пугаете!
– А вы разве не знали?
Бодягина вздрогнула и уставила на меня встревоженные глаза.
– Успокойтесь, – сказал я. – С моей стороны вам нечего опасаться. Я вам сказал уже это раз, и теперь повторяю еще, что вам нет надобности меня подкупать.
Руки ее опустились; оторопелый, растерянный взгляд блуждал без цели.
– Что с вами? – сказал я, испуганный мертвым цветом ее лица. – Вам дурно?
Она не отвечала. Я налил воды и подал ей. Зубы ее стучали о край стакана.
Прошло с минуту. Вдруг она сунула мне назад стакан.
– Идет, – шепнула она, прислушиваясь. – О! Бога ради, ни слова при нем.
Это меня удивило, но я не успел спросить объяснения. Бодягин вошел.
VIII
Несколько дней после того я убаюкивала себя надеждой, что Черезов не потребует от меня прямого признания. «На что оно? – думала я. – На что, вообще, формальное объяснение между людьми, которые понимают друг друга? Давеча, когда я упрекнула его в неискренности, он сам сказал, что в жизни часто бывают такие случаи, когда невозможно сказать всего. А я прибавлю: бывают такие сделки и отношения, о которых из скромности лучше молчать. Что ж делать? Он рыцарь, но ведь и рыцари иногда не прочь от сладкой награды».
Так думала я, как вдруг он пришел и тремя словами рассыпал все это в прах. Он просто сказал мне: вам нет надобности меня подкупать. Это случилось после горячего объяснения с Полем, который сманивал его в долю по нашей новой дороге. Поль был взбешен его отказом и, чтобы скрыть это, вышел из комнаты. Мы на минуту остались одни. Тогда и сказаны были эти слова. Они были очень обидны. Он, не задумываясь, поставил все сердечное, что видел с моей стороны, на одну доску с паями, которые Поль ему предлагал, и назвал все это одним словом: подкуп! Мало того, он бросил мне прямо в глаза, что до сих пор было маскировано, то есть что я открыта. Это ужасно меня испугало, и с испугу весь мой расчет, вся вера в него пошатнулись. Почем я знала, если уже на то пошло, не лжет ли он, утверждая, что не намерен мстить? Может быть, это уловка, чтобы вымолить у меня признание? Может быть, все это входит в план его действий и каждый шаг его, каждое слово рассчитаны? А я?.. Но я была так перепугана, что у меня в глазах помутилось, и я едва не упала к его ногам без чувств.