Перед тем как бросить в огонь тело Светомира, он приказал отрезать ему голову и велел цыганам содрать с нее кожу. Меня вернули в лагерь и закрыли в так называемый «бункер», который состоял из многочисленных камер-одиночек. В такую камеру поместили и меня. Айнцигер вошел за мной с охранником, держа в руках череп Светомира. В череп вставили зажженную электрическую лампочку на длинном проводе и положили его на столик. В камере было темно, и череп призрачно светился. Капо приказал мне стать перед черепом и смотреть на него, не отводя глаз ни вправо, ни влево. К тому же я не смел ни сидеть, ни лежать. Если ослушаюсь, меня тут же расстреляют. Меня предупредили, что надзиратель будет все время следить за мной в дверное окошко. Перед уходом капо мне сказал:
– Сейчас можешь сколько угодно читать ему молитвы.
Они вышли, щелкнул ключ в замке, и я остался глаза в глаза со своим другом Светомиром Йовичичем. Я смотрел на два отверстия, в которых угасло зрение, но которые еще помнили синеву родного неба, красоту наших девушек и румяные зори над вершинами гор.
Наступила ночь, и полумрак превратился в черную темноту, только светящийся череп отгонял ее, как маяк среди морской пучины. Я сокрушенно и почтительно взирал на то, что осталось от честного человека, землепашца и скотовода из Драгачева.
Ноги начали болеть, я переносил тяжесть тела то на одну, то на другую. С риском для жизни я вытащил из-под рубахи крестик и положил его на лоб Светомиру, хотя и понимал, что если это заметит надзиратель, то меня непременно расстреляют.
Наконец я спокойно смог приступить к молитве за упокой души не только Светомира, но и всех моих погибших друзей и в Банице, и в Маутхаузене. Айнцигер полагал, что придумал для меня жестокое наказание, а на самом деле мне представилась возможность остаться наедине с Господом и со своими мыслями о моем несчастном товарище. Так что я был не один.
Но чем дольше длилось наказание, тем тяжелее было мне его переносить, все труднее стоять на ногах, сохраняя нужное положение. Что будет со мной, если действительно придется оставаться неподвижным всю ночь и весь день – задавал я себе вопрос. Смогу ли я вообще это выдержать?
Крест на лбу Светомира вливал в меня силы выстоять, он укреплял мой дух и придавал стойкость. Глядя в пустые глазницы, я осознавал всю трагическую возвышенность человеческого бытия. Мне слышались звуки родного края: песни жнецов, сватов, пастухов, мелодия пастушеской свирели и плач женщин в траурных одеждах; звон колоколов на наших церквах, крики детей перед сожженными домами, причитания над могилами.