Молитва за отца Прохора (Милованович) - страница 172

– Где ты так исстрадался, набожный человек?

– Там, откуда только один из ста вернулся живым.

– Дай Бог, эти несчастья закончатся и никогда больше не повторятся! – сказала она.


– Будем надеяться на Господа, только Он в силах избавить нас от новых страданий.

Желание этой женщины, доктор, как видите, не исполнилось. Прошло пятьдесят лет, и вновь нас захватила война, самая суровая из всех, когда мы сами кидаемся друг на друга, как лютые звери. Я слишком стар и вряд ли дождусь конца этого страшного несчастья, но неустанно молюсь Богу, чтобы он поскорее вернул нам разум.

Прямо с Калемегдана я отправился домой и через два дня, 26 августа, за два дня до Успения Богородицы, вернулся в родные места. Сам Бог предопределил, что это произошло ровно через два года после моего отъезда в Баницу.

Сейчас, когда перед нами новая глава моего сказания, с учетом того, что сегодня я и так слишком много говорил, я предлагаю прерваться и немного передохнуть. Знаю, что и вам непросто изо дня в день слушать про все эти ужасы.

Да, чувствую себя все хуже. Посмотрите, что еще можно сделать, чтобы я успел досказать свою историю.

* * *

И опять мы, доктор, неожиданно потеряли несколько дней. Но что поделаешь, не всегда все идет так, как предполагает человек. Надеюсь, что нам удастся довести наше дело до конца. С тех пор как я принимаю ваше лекарство, мне стало немного лучше.

Как только я прибыл в село, я тут же пришел на пепелище церковки на Волчьей Поляне. Первое, что бросилось мне в глаза – отпечатки копыт в золе! Мне они были хорошо знакомы. Видел я и след змеи, которая проползала здесь же. Конечно, это была змея хранительница церкви! Эти Божьи твари не покидали святого места за время моего отсутствия.

Я возложил свой крест на обугленный алтарь, опустился на колени прямо в пепел и помолился Богу не в знак благодарности за то, что остался жив, на это я не имел права при ужасающем количестве погибших вокруг меня, а за упокой души тех, кто никогда не возвратится домой. Здесь я задержался надолго. Можете себе представить, доктор, какие чувства меня переполняли! Я был на свободе, но не ощущал себя свободным, тот, кто видел и пережил столько, сколько я, навсегда останется рабом пережитых ужасов.

Мне было тогда сорок восемь лет. Недостаточно молод, чтобы начать все сначала, и недостаточно стар, чтобы отказаться от новых планов и устремлений. Больше всего на свете я хотел с Божьей помощью и с помощью народа восстановить свою церковь, второй раз поднять ее из руин. Вы, надеюсь, помните, что, вернувшись из болгарского плена в начале двадцатых, я отстроил эту церковь. Для того чтобы повторить этот подвиг, надо было иметь железную волю и быть готовым к тяжелому труду. Воля моя была достаточно тверда, а с силами следовало собраться и собрать народ. С крестом в руке я сел на обгорелую балку и смотрел вокруг. С этого высокого места можно было увидеть почти все Драгачево. В одиночестве я ощущал благодать молчания, перед моим внутренним взором проносились картины прошлой жизни, как прекрасные, так и уродливые. К сожалению, вторых было куда больше. Я смотрел на свой измученный родной край, чьи раны еще вовсю кровоточили, в котором только что угас пожар войны. Я ощущал себя неотторжимой частью этой земли, я сросся с ней душой и сердцем. Из-за знакомых гор дул легкий ветерок, который когда-то принял мой первый вздох и когда-нибудь примет последний. Журчание воды возле меня было голосом моей матери, березки и осинки были моими сестрами, а дубы – братьями.