— Но ты знал об этом? Знал, что они трахают маленьких мальчиков?
Виктор опустил голову.
— Да.
— И ты не сделал ничего, чтобы остановить это?
— А что я мог сделать? Мне пришлось выплачивать долг моей семьи, с тех пор как мне исполнилось десять. Сначала грузинам, теперь — русским. Мой папа был игрок и поимел нас всех. Я был низшим звеном в цепочке. У меня не было никакой власти в тех местах. И я не толпа, а пехотинец, одиночка.
Я подбежал к Виктору, наслаждаясь его громким хныканьем, а когда приблизился, то ударил кулаком по зеркалу, которое располагалось выше, разбитое стекло обрушилось на его голову.
— Да? Никакой власти? И у меня тоже, когда охранник вставлял свой член в мой зад и насиловал меня!
Я замолчал, когда эти слова вырвались из моего рта, по спине пробежала холодная дрожь. Я понятия не имел, что охранники делали что-то неправильное. Фактически, я никогда не думал, что все происходившее в ГУЛАГе было неправильным. Это была жизнь, она продолжалась день за днем. Почему я вдруг понял, что все это было неправильно? Почему что-то внутри меня подсказывало, что меня насиловали? Твою мать! В последнее время я стал слишком много чувствовать и не мог блокировать это. Я должен убить. Сражаться. Отомстить.
Моя голова пульсировала, я почувствовал, как ее пронзила острая боль, и знакомая сцена заиграла в моем сознании. Это был самый первый охранник, который встретил меня, который насиловал меня, бил и тренировал. Не то, когда он насиловал меня или избивал бейсбольной битой; это была картинка, когда он толкал меня вниз по лестнице в подвал ГУЛАГа, чтобы показать мое будущее, где в клетке сражались два мальчика и один из них вспорол живот другому.
— Добро пожаловать в ад, пацан.
Я закрыл глаза, сердце колотилось, пульс зашкаливал в попытке зацепиться за этот обрывок в моей памяти.
Мои глаза распахнулись, и я отшатнулся в шоке. Это был я.… Тот мальчик, это был я. Меня откуда-то доставили туда. Где мой дом? Я не мог вспомнить, но помнил, что меня вырубили и связали. Похоже, мы ехали несколько дней. Затем я проснулся в клетке, после чего меня сразу же приволокли в подвал.
Все поплыло в моих глазах, я почувствовал, как кто-то хлопнул меня по щеке.
— Рейз. Покончи с этим, сынок. Рейз!
Мое зрение прояснилось, когда моргнул подряд несколько раз, передо мной стоял Виктор, выражение его лица… обеспокоенное? Взволнованное?
Я хотел оттолкнуть его от себя, но все еще не мог двигаться. Я был парализован.
Виктор сел и уставился на меня. Протягивая ладони, он сказал:
— Рейз, послушай меня. Я видел сотни таких бойцов, которые покинули ГУЛАГи, или других, живших в подземельях и встречающих смерть на ринге, принадлежащем мафии. Они повсюду, сынок. Сотни изнасилованных детей, как ты, умеющих только убивать, но не умеющих чувствовать. Они накачивали вас дерьмом, истязали на протяжении многих лет, тренировали не для того, чтобы вы помнили, а для того, чтобы убивали. Ты заблокировал свое прошлое в памяти, чтобы справиться с тем, что они заставляли тебя делать. Потом, когда ты сбежал и больше тебя не накачивают наркотиками, для твоего разума это стало спусковым механизмом, появляются воспоминания из прошлого. И ты не можешь справиться с этим.