— Она тебе изменила, и ты теперь изменяешь каждой? — тетя Люся и не поняла. — Разве ж это выход?
— Изменяю?.. — он задумался, отпил чаю из чашки. И тут же закашлялся, и был вынужден кинуться к раковине, чтоб выплюнуть омерзительную жижу. — А вот скажи, теть Люсь, — беря с полки чистый стакан и наливая туда воды из крана, продолжил он. — Если я буду жить с этой девочкой в одной квартире. Просто жить — без любви, без секса. То станет ли она считать изменой, если я буду звать к себе на ночь подруг?
— Если ты ей ничего не обещал — нет, конечно. Особенно, если сама она к тебе равнодушна. Что чай, прям настолько негодный?
— Нет, что ты. Поперхнулся. Да и горячий слишком.
— Да, ладно, остыл давно, не юли… Только, Тём, — вернулась она к разговору, — ведь и уважать тебя девочка не будет. Бабник — это среди мужиков круто, юные девы такого не ценят. А если однажды ты в нее влюбишься — не поверит ни единому слову. Насмотрится, как вылетают из твоей жизни те, кто купился на твои сладкие речи.
— И с чего я должен в нее влюбляться?
— Привязчивый ты у меня, Артемка. Сам это знаешь. Вот потому и гонишь всех своих «потенциальных». А ее тебе как прогнать? Мама не велела. Привяжешься. А там и до любви недалеко. Мама-то не зря тебе девочку сосватала. Надеется ведь, что, наконец, остепенишься. Внуков, наверно, давным-давно хочет.
Мама. Его настоящая, непридуманная мама, страстно хотела лишь одного: чтоб ее Арик хорошо и полноценно питался. Голод, пережитый ими в его детстве, стал ее вечным кошмаром: ей все казалось, ему не хватило. Тогда, в детстве, когда идет активное строительство всех органов и систем организма, ему не хватило каких-то полезных веществ, они питались тогда слишком мало, слишком нерегулярно, и еда слишком часто бывала ниже всякой критики. Ей казалось — он навеки теперь в группе риска, его иммунитет слишком слаб. И не важно, что он не болеет… Это она настояла, чтоб он учил язык и специализировался на куратора. И радовалась, когда он сообщил, что хочет совсем переехать к людям. Здесь есть еда для ее мальчика. Хорошая, качественная еда. А внуки… нет, с ними надо делиться…
* * *
Аня проснулась ближе к полудню. Отдохнувшая, выспавшаяся так, как это можно только в каникулы, когда точно знаешь, что спешить тебе некуда: ни сегодня, ни завтра, ни еще много-много ясных солнечных дней. Чуть понежилась, зарывшись носом в подушку, вдыхая идущий от белья сладковатый аромат сандала с едва ощутимой дымной горчинкой на конце. Аромат был тонкий, едва уловимый. Как от подвески сандалового дерева, что привез ей когда-то из Индии дядя Леша. Сначала аромат, источаемый фигурно вырезанным кусочком дерева, казался ей очень ярким, насыщенным, но с годами словно выветрился, истерся, и приходилось принюхиваться, поднося подвеску к самому носу, чтобы вновь ощутить знакомую сладость, приправленную туманным привкусом экзотики. Вот как сейчас, хотя подвеска давно потерялась, а белье… чужое!