Но она почему-то очень смущалась этих его поцелуев в шею. Не пугалась, а именно смущалась. И кровь приливала к щекам, и она дергалась, спеша разорвать контакт.
— Жадная, — вздохнул он, когда она вновь выскользнула из его объятий. Но удерживать не стал. Пусть.
Этой ночью она не плакала. И он, наконец, уснул. У себя. Затворив все двери, распахнув окно. Раскинувшись на своей просторной кровати. И, конечно, во сне видел только ее. Кто бы сомневался.
* * *
Они танцевали. Легко и невесомо, где-то среди облаков. И во сне его девочка была легка и воздушна, она парила, она скользила в воздухе. А его руки скользили по ее телу, не встречая преград. И их одежды падали на землю, словно невесомые лепестки весенних цветов. Дева выгибалась в его объятьях, подставляя под его поцелуи свою небольшую, почти детскую грудь, с такими острыми, так жаждущими прикосновения его губ, сосками.
Он застонал и сел на кровати. Такой огромной. Такой холодной. Такой пустой. Прислушался. Аня мирно спала за стенкой. Тихо-тихо, без всяких кошмаров. Без него.
— Да какого?.. — он решительно поднялся. Она две ночи спала в его объятьях — и ничего не случилось! Она даже помнит об этом едва ли. Так почему он должен хватать руками лишь воздух да простыни? Она его дева, он хочет спать, вдыхая аромат ее волос.
Она не проснулась, когда он вошел, не проснулась, когда осторожно улегся рядом. Спала, лежа на спине, и лунный свет беспрепятственно лился на ее лицо. Такое красивое. Расслабленное. Нежное.
Он улыбнулся, любуясь, и тихонько провел большим пальцем по ее губам. Ему почудилась ответная улыбка и еле слышный выдох: «Ар…». И юные губы так соблазнительно приоткрылись…
Не устоял, да. Он ведь еще ни разу… Даже не пытался, боясь напугать, а тут… Очень медленно приблизил свои губы к ее. Очень мягко, почти невесомо коснулся. Она не проснулась. Но потянулась вслед за его губами, едва он отстранился. И он не выдержал. Приник, как к источнику жизни. И все целовал, целовал, целовал…
И не помнил, что было дальше. Вроде, не было ж ничего. Его поцелуй. Ее ответ. Мягкая податливость ее губ… Все! Так почему же вся постель залита ее кровью, а он держит в руках бездыханную куклу со сломанной шеей? И все пытается непослушными пальцами поставить на место ее голову, все время безвольно откидывающуюся вбок. А кровь хлещет из разорванной артерии — бессмысленная, ненужная, мертвая — заливает лицо, глаза. Но он все равно видит. Даже сквозь кровь видит ужас, навеки застывший на лице его мертвой девочки.
— Аршез! Аршез, пожалуйста, проснись! Ну проснись же! — она испуганно трясет его за плечо, а он все никак не может разлепить веки, не может осознать: чей это голос зовет его, зачем? Аня умерла, он убил ее, убил… Все кончилось.