— Ну, раз так, наливай, — сказал сержант Кухта, подставляя термос.
— Передохните, — предложил повар, обрадовавшись возможности с кем-нибудь поговорить. — Сейчас доктор прибежит, снимет пробу.
Тут подошли другие старшины, и Черношейкин нетерпеливо приподнял крышку котла:
— Сами снимем.
— Погоди, Черношейкин, погоди… Такой супец ты сейчас отведаешь! В ресторане первого класса и то не бывает… — Удовико, оглядываясь, искал половник.
— Небось опять потерял? Ну, будет тебе в этот раз от капитана! Ладно, и без черпака обойдемся. — Черношейкин достал ложку из-за голенища, зачерпнул из котла и, разгладив усы, прихлебнул. — Харч ничего себе… Отведай-ка, директор. Вспомни, как снимал пробы сыра и разных жиров на своем маслозаводе.
— Это мы можем… — Кухта глотнул и тут же стал отплевываться.
— Как, директор? — спросил Черношейкин.
— Вкуснее, чем харчо. Пусть сам повар отведает…
— Вы что тут самовольничаете?! — прикрикнула Аня, подбегая к кухне.
Повар все искал черпак и даже снял сапог.
— Господи! Куда ж он запропастился? Ведь только держал в руках. Теперь не то что пробу взять, разливать-то нечем.
Черношейкин со смехом кивнул Ане на повара:
— Опять, видишь, потерял свое «ружье»!
Аня достала из-за голенища завернутую в марлю ложку, зачерпнула, поднесла ко рту и… отчаянно замахала рукой.
— Снять штаны и на куст крапивы!.. — закричал Черношейкин и двинулся к повару.
— Сажай на крапиву! — поддержал Кухта, отрезая Удовико путь к отходу.
Старшины стали окружать перепуганного повара, но, на его счастье, появился комиссар Филин:
— В чем дело?
— Вот не нравится им супец мой… — пятился повар под защиту комиссара.
— А вам самим? — спросил Филин.
— Не пробовал…
— А вы попробуйте.
— Да «ружье» он свое потерял, товарищ комиссар, — пояснил Черношейкин и подал повару ложку с супом.
Удовико хлебнул; рот ему перекосило…
— Сплошной перец, товарищ комиссар! — пояснила Аня.
— Перец? Ай-я-яй!.. Это ж я вместо соли, — запричитал Удовико и замахал руками: — Идите… со своими командами! Был лучший шеф-повар в ресторане, а теперь суп не могу сварить!
— Гнать таких поваров с кухни! — возмутился обычно спокойный сержант Кухта.
— Меня надо гнать. Это он из-за меня плюхнул… — поставив ведра с водой, выступил вперед Федоров. У него за поясом торчал черпак.
— Хорошо, хоть в чай не приказал плюхнуть перца, — улыбнулся ему Филин и прислушался к отдаленному гулу самолетов. — «Гармонисты» летят… Разойдись! — И, уходя, сказал повару: — Помощник у тебя боевой. Товарища в беде не бросает. Знаешь, как он сегодня боеприпасы спасал!..
Ушел Филин, оставил Ваню в раздумье… На что отец тоже порою придирчив был, особенно когда Ваня приходил к нему в кузницу помочь: и стоишь не так — под правой рукой; и горн не так раздуваешь, надо ровней; и щипцы не так держишь… Зато вечером, когда они вместе шагали домой мимо куривших на завалинках односельчан и те, уважительно снимая картуз перед старшим Федоровым, благодарили за быстро отремонтированную жатку или здорово приваренный нож к лемеху плуга, отец грубой от ссадин, пропахшей углем и металлом, такой родной ладонью касался Ваниной щеки и говорил в ответ: «Это сынок мне помог. Так что благодарите не «старшого», а «малого» Федорова». И когда в первый месяц войны пришла «похоронная» на отца, Ваня забрался в пустую холодную кузницу и дал вылиться своему горю; там ночью и нашла его мать и плакала с ним навзрыд до рассвета…