Наконец пляшущие языки пламени остались позади, лицо обдало свежим ветром. Ухватившись за перила, они жадно глотали чистый воздух и кашляли до хрипоты. Неподалеку, широко расставив ноги, стоял Сологуб. Он будто не замечал рвущейся над головой шрапнели. Все его внимание было приковано к пылающим пролетам моста…
Дивизионный инженер то и дело подходил к Сологубу и горячо доказывал: «Нельзя больше тянуть! Не взорвем мост, потом поздно будет». Но комдив все ждал… Не мог он бросить своих солдат на той стороне. Жаль ему было и мост — прекрасное сооружение рук человеческих.
Ваня молил про себя: «Подожди, Сологуб, подожди еще, миленький…»
Мост объят уже сплошным пламенем — трудно перебежать. И по реке теперь не переплывешь — фашисты подошли к самому берегу, так строчат из пулеметов, что и птице не перелететь…
А лейтенанта с комиссаром все нет. Взгляды Вани и Черношейкина прикованы к мосту. Вот показались двое… Один — коротышка, второй высокий, худой. На этого второго вся надежда Вани. Бегущих то застилал дым, то вдруг они прорывались сквозь него, виделись отчетливее. И, когда приблизились, Ваня узнал в них Кухту и Пивоварова. Лейтенанта не было… Тут подошли саперы, прогнали всех в укрытие.
И когда надежда была совсем потеряна, из огня выбежали еще двое. Издали Ваня приметил голенастого парня, похожего на Дымова, и весь сжался в ожидании: лишь бы не ошибиться. Но нет, это были Дымов с комиссаром. Обгорелые, закопченные. Гимнастерки и брюки на них дымились.
Филин и Дымов доложили комдиву, тот спросил у них что-то. «Не иначе, — подумал Ваня, — узнавал, не бежит ли за ними еще кто». Комиссар отрицательно покачал головой. Сологуб еще немного постоял и кивнул инженеру: «Кончай». Тот замахал руками, заорал во всю глотку:
— Все-е в укры-ы-ти-е-е!
Вскоре раздался такой оглушительный взрыв, что Ваня зажал уши и пригнулся. Когда он поднял голову, моста не было.
После открытой, выжженной степи левобережный Дон с его прохладной зеленью, казацкими хуторами, утопающими в яблоневых и вишневых садах, мирными петушиными криками казался сказочным краем. После всего пережитого на правом берегу в степи это было чудом. Истребители танков расположились на окраине хутора, в колхозном саду, и Ваня Федоров смотрел на синий дымок, вьющийся из летних кухонь, вдыхал запах горелой соломы и кизяка, слушал мычание коров, возвращавшихся в сумерках во дворы, и невольно представлял свою деревню… Вот сейчас его мать выйдет с подойником и с маленькой скамеечкой, начнет доить буренку. Тугие струйки молока вначале будут звонко цвиркать по жестяному дну и краям подойника, потом в пенистом молоке звук станет глухим, мягким. Так ярко Ваня это себе представил и так захотелось еще раз все это ощутить, что он направился к крайнему двору. Его заметила пожилая казачка и вскрикнула: