Иван — я, Федоровы — мы (Очкин) - страница 7

И то, что Сологуб спокойно объяснил причину задержки эшелонов в пути, именно эта невозмутимость его охладила генерала, и он, сдерживая еще кипевший в нем гнев, отрывисто спросил:

— Где дежурный разъезда? Где он окопался?

— В погребе, Василий Иванович. Станцию разбомбили, так он в погребе. Видите, туда провода тянутся…

Генерал-лейтенант с комдивом направились к погребу, от которого веером расходились провода.

У адъютанта комдива Дымов разузнал, что генерал — командующий армией Чуйков. Адъютант пожаловался Дымову, что сегодня Сологуб его загонял — все время требует давать телеграммы-шифровки всем комендантам станций, через которые проследуют эшелоны дивизии.

Вскоре появился командарм Чуйков с Сологубом. Они пошли вдоль эшелона. Когда командарм поравнялся с батареей лейтенанта Дымова, все замерли, лишь Кухта, пытаясь убрать свой живот, от старания сопел, нарушая тишину. Чуйков, обратив внимание на ромбики со скрещенными стволами орудий на рукавах солдат, остановился:

— Здравствуйте, истребители танков!

— Здравия желаем, товарищ командарм! — выдохнули единым духом бойцы.

— Это вы мне по дороге показывали фиги? — Командарм испытующе оглядел всех и обратился к Черношейкину: — Ну, вот вы, ефрейтор, отвечайте.

— Так точно, было такое… — запинаясь, ответил усач, — не думали, что вы…

— Не думали? А другим, значит, можно?

— Никак нет. — Черношейкин испуганно «ел глазами начальство».

Неожиданно командарм рассмеялся:

— Весело едете. Значит, бодрый-то дух есть?

— Так точно, дух есть… — робко вставил Черношейкин.

Чуйков оборвал смех:

— Дух есть, а немец бьет нас. А?

— Так точно! Танков у него уйма, — вытянулся усач. — Однако мы его тоже дубасили в империалистическую.

— Гляжу, старый солдат, — заметил командарм. — По годкам тебе на печке бы сидеть.

— Что ж я, бессовестный? — возмутился Черношейкин. — Вон какие молокососы идут на смерть, — кивнул он в сторону лейтенанта, — а я на печке буду сидеть? Мы тут одного «зайца»-парнишку сгоняли с эшелона… Прости господи, только от горшка оторвался и на войну бежит!

Командарм пожал Черношейкину руку:

— Вижу, солдат, боевой дух у тебя есть. А что ж сразу-то оробел?

— Так точно! — подтвердил уже осмелевший Черношейкин и признался: — Не приходилось видеть самого командарма. Все ж таки вы… птица важная.

Суровые, по-мужицки крупные черты лица командарма смягчились, губы дрогнули в улыбке. Взгляд строгих глаз теперь был добродушно-веселым и каким-то очень домашним, никак не вязавшимся с властным обликом командарма, который за два десятка с лишним лет перенес не одну войну и имел за плечами много ратных дел. Он взглянул пытливо на Аню и спросил: