Я промолчал. Возразить тут было нечего. Взять хотя бы Клавдию Петровну из нашего прихода. И более того – отца Анатолия Пшеницына, о котором давным-давно рассказывал мне Дед. «Дядька-то он был хороший, что интересно, – в голосе Деда звучало искреннее удивление. – Прихожан своих даже любил в какой-то степени. Тщательно все требы исполнял, на проповедях всё правильно и гладенько говорил. Чтобы людей не смутить. И только у себя в блоге отрывался, развенчивал наши поповские байки».
– Но поймите меня правильно, – продолжал Лукич. – Я уважаю ваши религиозные убеждения. Я не призываю вас изменить вере отцов. Не призываю порвать с Церковью. Но ведь Церковь – это не что-то единое и монолитное. Да-да, знаю! – махнул он рукой, – всё знаю. И про Тело Христово знаю, и про столп и утверждение истины. Но я не про мистические измерения, я про земное, посюстороннее. А тут, на земле – всё сложно, всё противоречиво. Есть разные группировки, с разными взглядами на то, как именно следует идти по предписанному пути спасения. Причём я не про раскольников или сектантов – я про воцерковленных православных христиан, в лоне Московской Патриархии. Вы вот, Александр Михайлович, условно говоря, в одной группировке… условно назовём её Даниловской. А есть и другие варианты…
Ага, вот он к чему клонит! Ох как мягко стелет. Значит, из соображений симметрии сейчас будет жёстко.
– Чайку не хотите, Александр Михайлович? Вам какого, чёрного или зелёного? А может, кофе? Зиночка, – нажал он кнопку селектора, – сделай, лапушка, нам два чёрных чая, с лимончиком, и бутеров каких-нибудь. Ну, сообрази сама.
– Не хотелось бы вас стеснять, – пробормотал я. – На работе успел уже пообедать…
– Ну а после обеда чай – самое милое дело, – куратора было не прошибить. – Знаете, у восточных народов считается, что в доме врага нельзя ни есть, ни пить. Иначе становишься гостем и теряешь право на месть. Мы с вами, конечно, люди западные и предрассудками не страдаем, но давайте уж без всяких возможных коннотаций…
Я помолчал. Да и, прямо скажем, хотелось бутербродов. Соврал я Лукичу, что успел на стройке пообедать. Так вот, глядишь, и продам первородство за чечевичную похлёбку.
Пышнотелая Зиночка спустя пару минут вкатила в кабинет столик, где имели место два стакана чая – в старинных подстаканниках, не исключено, что и серебряных! – и тарелка с бутербродами.
– Угощайтесь, Александр Михайлович, – радушно предложил куратор. – И не стесняйтесь. Помните, как у Стругацких где-то… «чтобы нанести противнику максимальный ущерб».
Я помнил. Только там Рец-Тусов говорил «продаваясь» – и далее близко к тексту.