Вечером, расположившись в доме, как римляне — среди чаш и даров природы, — они лениво беседовали.
— А ты согласен с тем, что говорил дедок? — спросила Мария, нащупав в сумраке большущий персик.
— С чего это ты вспомнила?
— Но ты согласен или нет?
— Нашла о чем говорить.
— Я не зря спрашиваю — ведь ты ему врал без зазрения.
— А что ж мне, исповедоваться перед ним? Что бы он о тебе подумал?
— О бедный рыцарь из Брегово!.. Чего ты мне зубы заговариваешь?
— С какой стати?
— Знаешь, Христо, в тебе есть что-то иезуитское, — сказала Мария, помолчав.
Караджов от удивления даже приподнялся на локтях.
— Что за напасть, мне и Стоил говорил то же самое.
— Обозвал тебя иезуитом? — удивилась в свою очередь Мария.
— Представь себе.
Мария расхохоталась.
— Чего смеешься?
— Потрясающе! Первый раз в жизни Стоил сумел раскусить человека! — Она продолжала хохотать. — Хотя ты того не стоишь, но должна тебе признаться: мне нравится в тебе это качество.
— Тебе нравится иезуитство?
— Оно все же лучше, чем глупость. — Мария потянулась к бутылке. — Выпей, дурачок ты мой!
В полумраке нежно зазвенели бокалы. Раз у них дошло до взаимных оскорблений, дело принимает серьезный оборот, подумала Мария.
— И за что же он обозвал тебя иезуитом? — спросила она, намазывая лицо персиковым соком. — Уж не пронюхал ли о нас с тобой?
— Это единственное, что тебя беспокоит?
— Ваши скандалы на заводе меня не интересуют, — соврала Мария и провела по его лбу сочной мякотью персика. — Одни идиоты способны затевать грызню из-за чужих интересов.
— В том-то и беда, что они не чужие.
— Ха-ха! — с деланной беспечностью засмеялась она.
— Твой Стоил оказался настоящим ослом. — Рука Христо внезапно скользнула вверх по ее бедру, но Мария не дрогнула, и он отстранился. — Занимается всяким вздором и меня хочет втравить.
— Как интересно! — с невинным видом воскликнула Мария.
Христо закурил, и его сигарета беспокойно запульсировала во мраке.
— Судя по всему, он не намерен складывать оружия. Стоил догматик, а догматики народ дотошный, они чтут теорию. А я практик, для меня нет лучшей теории, чем сама жизнь.
— Может, он меня ревнует? — небрежно вставила Мария.
— Возможно. Такие, как он, отличаются верностью и почти всегда озлоблены.
— Да? А почему?
— Потому что за верность обычно платят обманом.
Мария провела рукой по его широкой волосатой груди.
— Стоил человек с причудами, — продолжал Христо, не замечая ее ласки. — Но хуже всего, что своими причудами он и других заморочил. Чтобы добиться своего, ему нужна власть, но тут я загораживаю ему дорогу.
— А ты разве не рвешься к власти?