В глазах Хранова он прочел колебание.
— Ты вроде бы мне не веришь? — решительно спросил Караджов.
— Отчего же, верить-то я верю, но ведь и Стоил не лыком шит. Не кроется ли за этим другое?
Караджов вздрогнул. Еще не хватало, неужели этот старый суслик что-то пронюхал? Он мигом перебрал в уме все последние разговоры, приключения с Марией, свои тайные замыслы. И успокоился: обо всем этом Хранов не мог ни знать, ни даже подозревать. А вот позиция Стоила очень уязвима — его можно обвинить и в других грехах, более тяжких. Не зря же Хранов обронил фразу: «Не кроется ли за этим другое?» Они такие, эти старики! Если им что-то не по нутру или чего-то недопонимают, тут же начинают подозревать! Караджов обвел глазами одежду Хранова — и летом ходит в темном костюме, темный галстук стянут в маленький тугой узел, как и мысли. Задержался взглядом на круглой физиономии Хранова, охваченный странным предположением, что этот человек способен думать и щеками, и скулами, и даже своими усиками. Вдруг вспомнилось лицо Стоила — оно все светится, а во взгляде — отблеск спокойных, но глубоких вод. Да, Стоил сделан из другого теста, совсем иного замеса… Но вот незадача — приходится вести борьбу не с Храновым, а со Стоилом.
На висках у Караджова выступил пот. В его годы человек либо уже сделал карьеру, либо, смирившись со своей судьбой, сидит себе тихо-мирно. А вот он запоздал, и, как назло, в самый ответственный момент начались осложнения. У Стоила перед ним явное преимущество — он не делает карьеру. И у Савы Хранова есть свое преимущество — он уже достиг желанной цели. Караджов стал перебирать в памяти родных и знакомых. Получалось, что все они в чем-то его обскакали, даже те, что остались в самых низах, — и односельчане, и покойные родители. В его возрасте оба они уже покончили со своими главными заботами: вырастили детей, подняли хозяйство, завоевали добрую славу на селе, уважение родных и соседей — словом, прошли тот путь, какой им полагалось пройти за свою жизнь.
А он чего достиг? Еще в юности стал испытывать странный зуд, погнавший его в город, к иной жизни. И вот на тебе, уже перевалило за пятьдесят, он вроде бы достиг многого такого, о чем прежде и мечтать не мог, а по существу — почти ничего. Потонул в крупных и мелких играх, то пресыщенный, то мучимый жаждой, актер и зритель одновременно, а если вдуматься — и режиссер провинциального фарса под названием «Христо Караджов против Стоила Дженева» в двух частях, с поучительным финалом, дождаться которого способны разве что самые любопытные сороки. Рот его наполнился горькой слюной, в он никак не мог ее проглотить.