— Машина никуда не девалась, — сказала она. — Он так и не сел в нее. Во всяком случае, далеко не уехал. Флорри нашла ее припаркованной перед церковью.
— Уфф, — сказала я скучающим голосом.
И вздохнула.
— Письма… — добавила я почти извиняющимся тоном.
Она махнула рукой в сторону лестницы.
— Первая дверь налево, — сказала она. — Наверху.
Я поймала себя на том, что медленно крадусь по лестнице, как будто мне дают очки за тишину, пусть даже четвертая и седьмая ступеньки жутко скрипят. Первая дверь слева оказалась настолько маленькой и располагалась так близко к лестнице, что я чуть не пропустила ее.
Я повернула фарфоровую ручку и вошла в спальню мистера Колликута.
Полагаю, я ожидала увидеть что-то просторное. Меня, привыкшую к спальням Букшоу размером со стадион, это крошечное пространство под скосами крыши шокировало. Такое впечатление, будто несколько футов чердака пришлось превратить в еще одну спальню, а потом никто не позаботился вернуть все в прежний вид. Довольно своеобразная комната.
И что за комната!
Она чуть не лопалась от изобилия органных труб. Словно крысы в «Гамельнском крысолове», они были повсюду: огромные трубы, маленькие трубы, тонкие трубы, толстые трубы, коричневые трубы, черные трубы, серые трубы, желтовато-коричневые трубы, серьезные старые работяги, веселые юные шалуны, отцы, матери, дяди — лабиринт из труб и цилиндров. Подставки с клапанами, будто говяжьи ребра в окне лавки мясника, и на каждом на диске из слоновой кости выгравировано название: труба, гемсхорн, скрипка, флейта, рорфлёте, бурдон и другие. В угол под покатым потолком втиснулась жалкая крошечная кроватка, аккуратно застеленная.
На один внезапный головокружительный миг мне показалось, будто я снова внутри органа Святого Танкреда, в том месте, где убили мистера Колликута.
Деревянная виндлада, поставленная вертикально, служила столом, и на ней лежала неопрятная кипа бумаг. Я забралась на что-то, по-видимому, долженствующее быть диапазоном, и подняла верхний лист, исписанный мелким муравьиным почерком — Даффи назвала бы его «минускулом».
Там говорилось: «Находка органа Ренатуса Харриса[45] 1687 года в Браксхэмпстеде и отчет о его реставрации». Эти слова были дважды подчеркнуты красными чернилами, а под ними было написано: «Криспин Савой Колликут, бакалавр музыкального искусства, член Королевского колледжа органистов».
Под этими словами черной ручкой и другой рукой было приписано одно слово: «Покойный».