Все устали и уже присматривались, где бы поудобнее расположиться на отдых.
— Пожалуй, вон там, на гребне, — предложил Донцов. — Там ветерок, и виднее оттуда…
Солдаты потянулись за ним на гребень. Не дойдя шагов пять до намеченной точки, Степан выдохся, вскинул руки и устало повалился на землю:
— Привал!
Усталость сковала языки. Приятно было закрыть глаза и помолчать. И все же кто-то заговорил о небе, которое и впрямь было необыкновенным: иссиня-темным, в одну краску. Сгущенная до предела синева, и ни тучки, ни облачка…
— Почему оно такое, Степ? — пододвинулась ближе Наталка. — Вон на краю аж фиолетовое.
— Как чернила, — уточнил Петькин.
— Шут его знает, — отозвался Донцов. — Может, гроза какая невиданная… По-моему, лучше идти.
Встав, он поднялся на гребень да так и застыл на месте. Внизу, утопая в зелени, лежал большой южный город… А за ним небо… Да нет же, какое там небо, это же море!..
— Товарищи, море! — закричал Донцов. — Мо-о-ор-е-е! Наше Черное море!
Взволнованный, восхищенный, не заметил, как подошла и оперлась на его руку Наталка. Уставшая, обессилевшая, но довольная, она смотрела на город, на море, которое видела впервые и сияла от радости.
В этот миг она показалась Степану той единственной, ради которой можно решиться на все: вернуться, например, и снова перейти горы. Он готов, пусть только скажет. Пусть пожелает…
А Наталка думала о Сергее. Ведь он где-то здесь, в Сухуми. И прежние мысли, что лейтенант мог не долететь, погибнуть в пути, больше не приходили ей в голову.
Узкая, кривая улочка, каких еще немало на окраинах, приняла их, пришедших с гор, ввела в город. Наконец-то все муки и лишения позади, осталось самое легкое — явиться к коменданту и определить солдат в госпиталь. Улочка неожиданно повернула влево, расширилась. В небольших чистых двориках — тишина, уют. По лицам людей видно — они пока спокойны: война хоть и близко, а в город не заходит.
На перекрестке показался патруль.
— О волке словечко, а волк недалечко, — выпалил Петькин.
На его слова никто не обратил внимания: Петькин часто говорил невпопад. Иной раз такое ляпнет, что, как говорится, уши вянут.
От ворот деревянного дома отделились еще двое с красными повязками на рукавах. Один в кителе, в начищенных до блеска сапогах, ремни наперекрест… Офицер? Да нет, старшина! «Вот вырядился — за генерала принять можно», — подумал Донцов. Не дойдя шагов десять, старшина остановился.
— Что за процессия? — начальственным тоном спросил он. — Кто старший?
— Все старшие, — выпалил Петькин.
— У вас в петлицах два треугольника, а ведете себя, как ребенок… Вы, что ли, старший?