Лейтенант не слышал, как вошла сестра, как остановилась за его спиной и что-то сказала, может быть предупредила: посторонним нельзя, — но тут же отошла в сторону.
Бледный, с запавшими глазами, Пруидзе совсем не походил на того солдата-шутника, который не так давно вместе с Донцовым шагал по тропе, спасая его, Головеню.
— Значит, в пропасти побывал?
— В самой преисподней, товарищ лейтенант. Если бы не ангел-хранитель Калашников, лежать бы мне до второго пришествия!
— Калашников?
— Там в батальоне сержант такой есть. Красивый. Настоящий архангел Гавриил. Он и еще солдат — подхватили вдвоем и только пыль столбом!.. А искали Зубова.
— Как — Зубова? — удивился лейтенант.
— Зубов, говорят, тогда в пропасть упал.
— Странно.
— Его искали, а меня нашли. Не было бы счастья, да несчастье помогло.
— Зубов не упадет, — с досадой произнес лейтенант и добавил: — Упустили гада!
Потрогав седеющие волосы Пруидзе, Головеня улыбнулся:
— А знаешь, Вано, на кого ты сейчас похож? Помнишь кинофильм «Абрек Заур?» На него, на абрека Заура! Посади тебя на коня, дай саблю в руки — чистый абрек. Ей-богу.
Сравнение понравилось солдату, он заворочался, пытаясь приподняться, но вдруг застыл от боли.
— Какой там Заур, встать не могу, — еле выдавил он.
— И не надо вставать. Я тоже таким был, не то что встать, головы поднять не мог, а теперь, видишь, хожу. Скоро выпишусь!
— Мать у меня здесь, — тихо сказал Вано. — Старая…
— Может, письмо написать? А то лучше Наташа домой сходит. А?
— Здесь Наташа?
— Здесь, — улыбнулся лейтенант. — И не только она. Донцов здесь.
— Степан жив?
— Живехонек, — лейтенант подсел ближе. — Только вот задержали его. Неразбериха какая-то… Я не верю, чтобы он сделал что-нибудь плохое. Не такой это человек. Скорее, не уступил какому-нибудь тыловику: язык у него, сам знаешь, как топор — не говорит, а рубит. Вот и решили припугнуть хлопца. Но такого не испугаешь, — лейтенант помолчал немного и заключил: — Донцова с музыкой бы встречать надо, цветы ему преподносить…
Со здоровьем Вано Пруидзе было пока неясно. Порой он чувствовал себя неплохо, но вдруг подступала боль, и тогда, стиснув зубы, он тяжко стонал. Врач уверял, что нет ничего страшного. Но где найдешь такого врача, который бы сказал больному всю правду? Таких врачей нет и, наверное, никогда не будет. И не потому, что не хотят, им просто не дано на это права. Если даже человек умирать будет, и тогда врач не скажет ему об этом, а непременно станет утешать, подбадривать: крепись, мол, дружище, все идет хорошо.
— Вот ты и крепись, — оказал Головеня. — Черт не выдаст, свинья не съест.