Митрич положил винтовку, поднял голову:
— Добре спиваете.
Песня, видать, растрогала старика, задела за живое, и он заговорил о том, что давно ушло.
— Помню, парубком был, эту самую спивали… Складная да певучая, тем и полюбилась.
— Э-э, когда это было! Ты сейчас подтяни, — подзадорил Пруидзе.
— Из меня песельник, как из тебя дышло! — обернулся к нему дед. — А вот был у меня друг, Игнатом звали, так тот действительно спивать любил: хлебом не корми, а песню ему подай. Придем, бывало, на вечерницы, а он и зачнеть:
И так спивает, аж плакать хочется. А потом — как гаркнет, так лампа сама по себе заморгает и погаснет, во какой голос был!
— Донцов не уступит. А ну, Степа, возьми нижнюю…
— Эх вы, хлопчики, — вздохнул дед. — Не те слова говорите. Нэма Игната: убили. Сторожем на бахче был. Так его, бедолагу, прямо в грудь…
Помолчали. Затем Черняк, подняв шомпол, как дирижерскую палочку, завел снова:
Ах, ску-учно-о о-одино-окому-у
И де-ре-еву расти-и…
Появился Виноградов и о чем-то тихо заговорил с Черняком. Солдаты принялись «дочищать» оружие. Митрич тоже взялся за свою винтовку. Он то и дело поворачивал ее к себе мушкой, заглядывал в ствол, прищуривая левый глаз. Подгорный заметил это, спросил:
— Разве так лучше?
— Стало быть, лучше.
— С казенки удобнее. Держать легче.
— Легче-то легче, да спать жестче…
— Опять философствует, — зачмыхал Подгорный.
— И никакого тут смеху! — сердито бросил дед. — Был у нас в ту войну фельдфебель. По-теперешнему — старшина, значит. Сам, помнится, из Рязани. Отчаянный такой парняга: четыре Егория имел. Стало быть полным егорьевским кавалером назывался. Так он, скажу вам, только так и учил. С казенки, говорит, как ни смотри — все чисто, гладко, потому как пуля оттуда летит и все, значит, приглаживает. А ты, говорит, поверни да от мушки глянь: тут тебе вся нечисть и окажется. Тогда у нас в полку даже песню сложили, — дед вытянул шею и хрипловатым голосом пропел:
Поверни, от мушки глянь, —
Налицо и грязь и дрянь…
— Ох, уморил, — схватился за живот Черняк. — Он, фельдфебель, видать, ученый… профессор!.. А не сказывал ли фельдфебель, какая разница между траекторией полета пули и задней частью комара?
— Нэма ни якой! — вырвался Убийвовк.
— То есть как? — поднялся Крупенков.
— Ни траектории, ни задней части, извиняюсь, не видно.
— У-у, поганцы!.. Им про жизню, а они про всякую нечисть, — сплюнул дед.
— В жизни не только ангелы, но и черти водятся, — подхватил Черняк.
— Ладно, давай, как он там дальше, фельдфебель… — вмешался Виноградов. — Женился, что ли, на красавице писаной?