— Ми позваль господин Квако на большой дела, — начал Хардер. — Ви будет говорить с сам господин Фохт, — и покосился на дверь смежной комнаты.
Квако проглотил улыбку, насторожился. Он, конечно, рад служить немцам, но хотел бы иметь дело с Хардером. Хардера он знает, с начала года вместе. Правда, тоже фрукт, но все-таки обходителен.
Дверь отворилась, и в комнату вошел полный лысый офицер. Он опустился в кресло, с которого успел подняться Хардер. Квако подвинул шефу свой стул. Налитое кровью лицо Фохта казалось неживой маской. На лбу, от лысины до переносицы, легла глубокая складка, словно кожа в этом месте была разрезана и наспех сшита. Проницательные глаза смотрели холодно.
Офицер, окинув Квако изучающим взглядом, заговорил на чистом русском языке:
— Я знаю, вы много сделали для германской армии. Я вижу в вас передового человека России, прекрасно понявшего ход времени. Скоро кончится война, и мы оценим ваши заслуги. Мы, немцы, всегда были и останемся великой нацией, способной вознаградить за добро. Но это будет потом, а теперь надо работать, надо воевать… — Фохт повернулся, и складка на лбу стала еще глубже.
— Запомните, вы больше не Квако… Вы понимаете меня?
— Так точно, понимаю.
— Вы — солдат… Русский солдат Зубов.
Квако хотел было сказать «понимаю», но Фохт поднял руку:
— Это надо выучить, как «Отче наш», — и бросил через стол старую, изрядно потрепанную красноармейскую книжку.
Квако поймал ее на лету, вытянул руки по швам.
Фохту не хотелось затягивать встречу: у него уйма дел. И он сразу приступил к главному.
Квако должен немедленно отправиться на перевал. По пути радировать о положении в горах: войскам фюрера надо знать, есть ли там большевики, где они, сколько…
— Но это не все. Это, так сказать, попутное, — продолжал он. — Вы пойдете дальше, в Сухуми. Судя по всему, город скоро будет взят нашими войсками… Нам нужно многое знать, — он посмотрел в упор немигающими глазами. — Понимаете, вы там жили. Это ваш город.
— Так точно, — отозвался Квако и подумал: «Все знает».
Помолчав, Фохт извлек из кармана лист бумаги, подал его Квако:
— Служба требует порядка. Или, как это по-русски: погуляли, пора и честь знать. Прошу!
Квако взял бумажку. Это была заранее подготовленная подписка. Таких подписок он еще никому не давал. Пугала последняя строка: «Трусость, отказ от выполнения задания влекут за собой расстрел». «Уйти бы отсюда», — с тоской подумал Квако.
Фохт встал, давая понять, что разговор окончен. Подавив волнение, агент взял ручку и кривым, пьяным почерком вывел: «Андрей Квако».