Кислые слюни заполняют мой рот, и я чувствую, как начинает вибрировать веко моего левого глаза. Со стороны я должен походить на чудовище в заключительной сцене "Франкенштейна", когда крестьяне подожгли мельницу, куда я от них забрался. Во взгляде моих глаз перемешались нечеловеческая злоба, страх и... недоумение. Откуда им стало известно, что я боюсь высоты и огня, откуда?
О, как я был прав, когда ничего не желал делать, никому не желал нравиться и половину года проводил на пляже, а в пору рабского труда и бессмысленного мельтешения людишек спал, как благополучный вампир в своей крипте. Но вот однажды, укладываясь во гроб, я обнаружил, что кто-то успел нагадить в заполнявшую его содовую землю. Зловоние показалось мне столь отвратительным, что я ушел прочь из своего замка "на черной горе", как из навечно оскверненного места. И с того момента я существую в области оскверненных сумерек, где на всем живом и мертвом лежит какая-то мертвенно-прохладная, повергающая в оцепенение тень... В данную минуту все пляжи, губы, соски, лепестки и водопады того, теперь иного для меня мира, заслоняет ядовитый, прямо-таки нарывно-малиновый пиджак бесшумно подошедшего к прилавку азиата, обладателя поросшей курчавым черным волосом головы с бараньими глазами и тяжеленной желто-говенного цвета цепи, спускающейся до самого его овечьего брюха. Блеск богомерзкого металла так гадок, что, кажется, это сочится обратно наружу впитанный им свет безблагодатного, фальшивого светила сего мира.
Я видел закат этого солнца мертвых по телевизору. Солнце садилось над Невой, телевизор показывал скверно, и краски были какие-то предсмертные, изображение казалось израненным. На двухпалубный прогулочный пароходик, почему-то мне хочется назвать его "Вапоретто", поднимались по трапу питерские геи. На борту убогого суденышка предполагалось совершить прогулку по Неве и отметить отмену статьи, преследующей за однополую любовь. Повторяю, изображение было какое-то исковерканное, и мне казалось, что эти самого обыкновенного вида люди поднимаются по лестнице в душегубку, что их умертвят на борту этого коварно безобидного "Вапоретто", а потом кремируют в топках и развеют пепел над этой вечно холодной, непонятной и ненавистной мне рекой. А косоротый и косноязычный комментатор "шестисот секунд" деланно брезгливой скороговоркой предлагал всем "голубым" покончить с собой. Позднее косоротый обосрется во время "октябрьских событий" и пропадет, как и множество его предшественников.
Но это израненное, инфицированное солнце, ощупывающее своими лучами изделия из золота, солнце ползучих гадов и точка!!!