– Да… однако… – молвила леди Денвилл с застывшим взглядом.
Наблюдая за крестной, Кресси увидела озорной огонек, мелькнувший в ее глазах. Внезапно графиня хихикнула тонким голоском, обернулась и порывисто обняла крестницу.
– Дорогая! Ты навела меня на одну мыслишку… Нет, это, конечно, абсурдно, однако я вовсе не уверена… хотя… Ладно, я должна все хорошо обдумать… А теперь ступай, дитя мое. И никому ничего не говори о том, что сейчас услышала.
– Я обещаю, что никому ничего не скажу, – заверила ее Кресси. – Мы с бабушкой собираемся выехать на прогулку… на часок… где-то. Папино письмо произвело на нее чудесное действие. Она aux anges.[58] Собирается даже простить Альбинию за то, что та вышла замуж за ее сына. У меня сильнейшее предчувствие, что сейчас настало идеальное время, чтобы сообщить ей: Кит – это Кит, а не Эвелин. Если она пробудет достаточно долго в столь приподнятом настроении, я обязательно все расскажу.
Проснувшись после дневного сна, сэр Бонами зевнул, вздохнул и подкрепил свои телесные силы доброй понюшкой табака. Потом он взял номер «Морнинг пост», который Нортон, осторожно ступая на цыпочках, чуть раньше занес в комнату и положил на стол, стоявший под рукой сэра Бонами. Джентльмен бегло пробежал взглядом колонки газеты. Единственным предметом его интереса стала страница светской хроники, однако, поскольку в июле Лондон пустел, в газете был напечатан совершеннейший вздор, вроде того обстоятельства, что леди X. со своими тремя дочерьми приехали в Скарборо, а герцогиня Б. принимает ванны в Танбридж-Уэллсе. Бóльшую часть светской хроники занимали известия из Брайтона. С ностальгической грустью сэр Бонами прочел о том, что его королевское высочество принц-регент давал в Павильоне обед для избранного общества, после которого состоялся блестящий музыкальный вечер. Не то чтобы сэр Бонами разделял пылкую любовь своего венценосного приятеля к музыке, однако обед, куда его, без сомнения, пригласили бы, доставил бы ему несказанное удовольствие. Он прочитал о том, что в конце недели ожидается приезд в Павильон его королевского высочества герцога Йоркского, и, впав в еще более глубокую ностальгическую меланхолию, твердо решил: в конце этой недели обязательно произойдет триумфальное возвращение сэра Риппла в Павильон.
Ранее Бонами без колебаний принял приглашение леди Денвилл. Оно ему несказанно льстило. Сэр Риппл с радостью готов был исполнять любой каприз графини. Он предвкушал приятный тет-а-тет с хозяйкой поместья, знал, что ее повар уступает разве что его собственному, и питал надежду, будто остальное общество составят близкие ему по духу люди, с которыми можно будет каждый вечер играть в вист по-крупному. Сердечная привязанность к ее светлости глубоко укоренилась в его натуре. Сэр Бонами не отклонил бы предложение даже в том случае, если бы точно знал, что в гостях у графини будут люди, далекие от высшего света, не имеющие с ним ничего общего. Однако джентльмена неприятно удивила столь небольшая и скучная компания, собравшаяся в доме одной из самых блестящих леди Лондона.