Мамырбай направился к отаре, чтобы собрать овец. Маржангуль последовала за ним. Джигит понял, что она намеревается завести решительный разговор, и готов был выслушать ее и ответить.
И правда, помявшись немного, поговорив о постороннем, о домашних заботах, о мелочах, Маржангуль наконец начала:
— Судьбой мне было определено остаться вдовой с четырьмя сиротами. Я должна в конце концов поговорить с тобой, чтобы ты не обижался на меня, если потом пойдут пересуды… если дело примет другой оборот. Я не такая уж старая, чтобы сидеть одинокой, я еще думаю пожить. Тяжело одиночество для молодой. Если послушать наших стариков, так они ни за что не хотят разлучаться со мною. Я пришла посоветоваться с тобой… Разрешите мне уйти. Я хочу… я надеюсь зажить своим домом. Если услышат твои мать и отец, — конечно, расстроятся, будут горевать… да этим делу не поможешь.
— Пожалуйста, джене. — Мамырбай смотрел ей прямо в глаза и говорил твердо. — Я ничего плохого не видел от тебя, если я, мать или отец чем обидели тебя, то прости. Будь счастлива там, куда ты пойдешь.
Маржангуль переменилась в лице, побледнела.
Поднялась, чтобы тут же уйти. Отряхнула подол, хотя к нему ничего не прицепилось, и опомнилась, заставила себя остановиться. Конечно, разве можно поверить, что Мамырбай так легко решится расстаться с ней, — ведь привыкли друг к другу за столько лет. Маржангуль решила не принимать слова парня всерьез — не понимает до конца, что говорит. Ее не покидала мысль, что он смирится, опомнится, покорится. Ведь она знала, что матушка Калыйпа и Субанчи пришли к единому решению, поэтому и не теряла надежды. «Не стану спешить, потерплю. Есть ведь даже пословица: «Тот, который не спешил, на телеге догнал зайца». Разве старуха со стариком не сказали, что откажутся от него, если ослушается их. Куда ему деваться, если мать с отцом отступятся от него! Нет, в конце концов он попадет в мои руки. Я не я буду, если не заставлю танцевать передо мной такого желторотого птенца!» — сердито думала Маржангуль.
Нежности в ней как не бывало, в груди клокотала ярость. Она готова была бороться, добиваться, даже принудить Мамырбая, если он не поддастся уговорам.
Переговорив с Мамырбаем, Маржангуль спустилась с пастбища к юрте. Войдя в дом, молча принялась собирать свою одежду, связывать вещи в узлы. Одела своих детей, будто собираясь куда-то ехать. Субанчи дома не было, одна Калыйпа. Увидев, что невестка собирается в дорогу, она разволновалась, попробовала было заговорить с Маржангуль, но та глядела хмуро, как небо перед дождем, нисколько не смягчилась. Тогда Калыйпа прямо спросила, с чего это вдруг та собралась, но не услышала никакого объяснения — лишь одно слово: «уйду». Тут уж Калыйпа поняла, что невестка обиделась на Мамырбая, что эта упрямая женщина готова пойти на скандал, на разрыв, — и решилась действовать. Не стала больше расспрашивать Маржангуль, вышла, чтобы позвать мужа. Когда Субанчи спустился к юрте, они немного поговорили, потом аксакал оседлал коня и уехал за хребет.